Читать книгу "Бездна между нами - Тахира Мафи"

Нашла номер Оушена, помедлила, прежде чем нажать «Вызов». Добром это не кончится, думала я – эмоциональная девочка-подросток, ни разу не образец строгого поведения, не святоша, как справедливо заметил Навид. И не кандидатка в святоши.

Короче, я ему позвонила.

Голос Оушена звучал непривычно. Обиженно, что ли. Я уловила выдох перед словом «привет».

– Привет, – прошептала я, укрывшись одеялом.

Несколько секунд Оушен молчал.

А я ждала.

– Думал, ты не позвонишь, – наконец выдал Оушен. – В смысле, вообще никогда.

– Прости.

– Это из-за поцелуя? – Интонация стала напряженной. – Мне не следовало тебя целовать? Я что-то нарушил, да?

Я зажмурилась. Ну конечно: даже от телефонного разговора нервы вон что вытворяют.

– Оушен, – произнесла я, – поцелуй был восхитительный. – В трубке послышалось учащенное дыхание. По мере того как я говорила, дыхание убыстрялось. – Он был чудесный. Лучшего и желать нельзя. Я обо всем на свете позабыла.

Оушен молчал.

И вдруг:

– Тогда почему же ты столько времени не перезванивала?

Голос Оушена сорвался.

Вот оно. Сейчас. Сейчас, сию минуту я должна ему все сказать. С большой долей вероятности это меня убьет. Но сказать надо.

– Потому что, – пролепетала я, – так дальше нельзя.

Этой фразой я ему словно под дых дала. Мне было слышно: сначала из Оушена вышел воздух. В следующее мгновение он отвел телефон от лица, выругался в сторону. Затем проговорил отчетливо:

– Из-за школьных придурков? Из-за того, что нас видели вместе?

– В общем, да.

Он снова выругался.

А я, неожиданно для себя, выдала:

– Я даже не знала, что ты в баскетбол играешь.

Вроде глупость сморозила: мало ли кто во что играет! Но только не в случае с Оушеном. Он ведь не просто так мяч в корзину швырял. Он был звездой школьной команды. С впечатляющим количеством голов. То есть бросков. Какая разница. Когда я все же затащила себя в спальню, я не поленилась – нашла Оушена в Интернете. О нем писали местные газеты. Его отслеживали престижные вузы. Сулили внушительную стипендию. Пытались перебить друг у друга такого ценного студента. Обсуждали его потенциал. Его будущее. Я нашла также несколько блогов и видеоматериалы, спонсируемые школой, подающие Оушена в блеске славы. Копнув чуть глубже, обнаружила еще и анонимный «Живой журнал», посвященный строго Оушену, победам Оушена, броскам Оушена, наградам Оушена. Статистика явно не за один год; непонятная мне, баскетбольной профанке, цифирь – и жгучий стыд.

Зато вот что я поняла яснее некуда: жизнь Оушена давно и прочно связана с баскетболом. Когда я переварила эту мысль, пришла другая: да, конечно, я виновата, что не поинтересовалась, чем Оушен увлекается; но почему сам Оушен ни разу, даже случайно, не упомянул баскетбол?

Теперь на мой всплеск «Я даже не знала…» он ответил еще загадочнее:

– И хорошо бы тебе никогда не знать.

Я насторожилась. Неужели Оушен?..

И тут он раскрылся.

Оушен начал играть в баскетбол после развода родителей, потому что новый приятель матери работал тренером по баскетболу. Казалось, так проще всего угодить маме – провести время с ее парнем. Оушен обнаруживал явные способности, радовал отчима. А это, в свою очередь, радовало маму, что благоприятно сказывалось на самооценке Оушена.

Потом баскетбольный тренер и мама разбежались. Оушену было уже двенадцать. Он хотел бросить баскетбол, да мама убедила, что от баскетбола уйма пользы. Что обожает смотреть, как играет ее мальчик. Тут в автокатастрофе погибли бабушка и дед, мамины родители, и мама вроде как повредилась рассудком. У кошмарного события обнаружилось двойное дно. Маме бы отвлечься от горя на работе – да работать-то как раз стало и не нужно. Мама унаследовала все немалое родительское состояние: землю, акции, банковские вклады и тому подобное. В конечном счете большие деньги разрушили жизнь Оушена.

Пару лет он только тем и занимался, что целыми днями утешал рыдающую мать. Так они поменялись ролями. Оушен стал главой семьи, а мать погрузилась в собственные переживания. Когда же она наконец-то вынырнула из черной бездны, ее захватила навязчивая идея – найти мужа. Попытки были жалки и унизительны как для нее самой, так и для сына, их наблюдавшего.

– Она даже не замечает, дома я или нет, – посетовал Оушен. – Сама-то она всегда где-нибудь – то с подругами зависнет, то с очередным кандидатом, век бы его не видеть. Про меня она думает, я в историю не вляпаюсь, не накосячу. Всегда говорила мне, что я у нее хороший мальчик. Значит, можно свалить, а сын пусть справляется, как умеет. Я домой прихожу – на столе деньги на продукты, самой нет. Когда нарисуется, одному богу известно. Никакой закономерности. Никакого путного занятия. Даже мои матчи не смотрит. Один раз я на целую неделю свалил – чисто проверить, хватится или не хватится, напряжется или не напряжется. Так она даже не позвонила. Вернулся – удивилась. Я, говорит, думала, ты на соревнования уехал или в спортивный лагерь. А была, на минуточку, середина учебного года.

Оушен добавил: в баскетбол он продолжает играть, потому что команда в известном смысле заменила ему семью. Бросит – останется совсем один.

– Только, знаешь, Ширин, это жуткий напряг. Если б просто тренироваться – тогда бы хорошо. Но соревнования! Эти постоянные ожидания от моей персоны! Скоро я саму игру возненавижу. Тренер каждый день мозги мне выносит: давай-давай, улучшай результаты, гони броски. Я уже не знаю. Хочется завязать, плюнуть на все.

Самое интересное, Ширин, я никогда не играл из любви к баскетболу. Он, баскетбол, втерся в мою жизнь. Вроде как глист. Разросся во мне и жирует. А тут еще все от баскетбола фанатеют! – В голосе засквозила жгучая боль. – Думать ни о чем другом не могут! Со мной говорят исключительно про баскетбол. Как будто я игрок – и больше никто. Как будто я только и умею, что мяч в корзину бросать. А это не так. Я не такой.

– Конечно, нет, – прошептала я.

Получилось грустно. Потому что насчет предрассудков, насчет предвзятого восприятия – это ко мне. Я-то в курсе, каково выкарабкиваться из клетки, в которую тебя насильно затолкало общественное мнение.

Того и гляди взорвешься и взорвешь чертову клетку.

– Оушен, мне так жаль, что с твоей мамой несчастье.

– Зря я тебе раньше не сказал.

– Ничего. Я понимаю.

Он вздохнул.

– Может, это странно… Наверно, странно, только мне всегда, с самого начала нравилось, что ты про меня ничего не знаешь. Что тебе вроде как даже не интересно, кто я, что́ я, чем занимаюсь. Ладно – в первый день, но и потом, и через два месяца ты не спрашивала. Я все ждал: ты выяснишь, кто-нибудь шепнет или сама увидишь меня на собрании, в сети. Но нет. Ты даже после занятий меня не видела.