Читать книгу "Бездна между нами - Тахира Мафи"

В тот день копы никого не арестовали. Полицейская мигалка спугнула нападавших, они бросили меня душить. Копы, выскочив из фургона, обнаружили меня сидящей на тротуаре, пытающейся ослабить петлю шарфа. Пальцы мои дрожали, шарф все никак не развязывался. Копы повздыхали. Один сказал нападавшим: «Хорош хулиганить», другой: «Идите по домам».

Навид был в бешенстве.

Бегал вокруг копов, кричал: «Арестуйте их!» Копы отмахивались: «Они же дети!» Потом занялись мной, все еще сидевшей на асфальте. Подошли, спросили, все ли со мной в порядке?

Я опешила.

– Ты как? Все о’кей? – повторил один из копов.

Я догадалась: раз я жива, значит, все действительно о’кей. Кивнула.

– Послушай, – заговорил коп, – может, зря ты это… гм… полотенце на голове носишь, а? Может, лучше тебе одеваться как все? – Помолчав, он со скорбным вздохом пояснил: – Ты ж вроде как сама нарываешься, детка. Сама себя мишенью делаешь. Сейчас в мире непросто. Люди перепуганы, понимаешь? – Видимо, решив, что не понимаю, уточнил: – Ты вообще по-английски говоришь?

Меня так трясло, что я и выпрямиться-то не могла. Смотрела на копа снизу вверх. С ощущением полной беспомощности. А тут еще эта его пушка на ремне. Взгляд упал на нее – дрожь усилилась.

– Вот, – сказал коп, протягивая визитку. – Позвони, если опять кто пристанет.

Визитку я взяла. Номер оказался не полицейского участка, а органов опеки.

И это нападение было не первым актом агрессии, но с него начался процесс моего очерствения. Будто рану прижгли – сначала адская боль, потом – тупая бесчувственность.

Домой я пришла в состоянии эмоционального ступора, все еще неспособная плакать. Но как изменились родители! Пришибленные, будто окаменевшие, они показались мне парой перепуганных детей. Папа начал было говорить: а может, ну его, этот хиджаб? Может, лучше как все, с непокрытой головой?

Я сказала: нет.

Еще сказала, что я в порядке, что все будет хорошо, волноваться не надо, что теплый душ окончательно меня успокоит. Потому что происшествие пустяковое. Я лгала, чувствуя, что родителям ложь еще нужнее, чем мне самой. Через месяц мы переехали. Я знала, по какой причине.

В последнее время тот случай вспоминался все чаще. Подробности преследовали меня. Сделав простой выбор – прятать волосы, – я была морально истощена. Как это достало! Достало, что негатив, связанный с хиджабом, распространялся вообще на все. Отравлял воздух. А самое мерзкое – мне было не безразлично. Окружающие твердили, что я – источник проблем, а меня это задевало. Больно и глубоко.

И передышки не предвиделось.

Возле двери я помедлила. Из кухни тянуло восхитительным, сугубо домашним запахом; он не таял даже в холодном осеннем воздухе. Я догадалась: мама жарит лук в оливковом масле. И этот запах словно перенес меня в детство.

Напряженные мышцы тут же расслабились.

Я вошла, стряхнула с плеч рюкзак. Скользнула в кухню, уселась за стол. Знакомые с детства звуки и запахи окружали меня, и я ухватилась за них, как за спасательный круг. Я стала смотреть на маму. Она удивительная женщина, самая сильная, самая храбрая на свете. Сколько ей пришлось вынести! Она, кажется, с рождения только и делает, что выживает. Каждый день ей приходится терпеть различные нападки, но об этом можно только догадываться. Потому что мама не тащит грязь в дом. Не облекает ее в слова. Никогда не жалуется. Сметает все препятствия на своем пути. Мне бы мамино благородство, мне бы ее терпение и стойкость! До вечера мама работает, прибегает домой незадолго до папы, успевает состряпать восхитительный ужин. И всегда у нее наготове улыбка, деревянная ложка, чтобы стукнуть по затылку меня или Навида, и мудрый совет.

В тот день мне очень хотелось именно совета. Однако я подозревала, что получу деревянной ложкой, и помалкивала.

Вздохнула. Стала проверять телефон. Шесть пропущенных вызовов от Оушена и два сообщения:

Пожалуйста, позвони мне

Прошу тебя

Сообщения я прочла, наверное, сто раз. Таращилась на экранчик, и чувства обуревали меня. Одних только воспоминаний о поцелуях было достаточно для пунцового румянца. Моя память сохранила каждую деталь, каждый момент, и я могла проигрывать их снова и снова. Стоило закрыть глаза – и я чувствовала вкус его губ. Я вспоминала его взгляд, то, как он смотрел на меня, и моя кожа искрила, готовая вспыхнуть. Отрезвляли меня мысли о завтрашнем дне. Как я появлюсь в школе? Почему я так сплоховала? Почему не поинтересовалась, какое место занимает Оушен в школьной иерархии – дурацкой, спору нет, но существующей независимо от моего личного мнения? Кто мешал спросить, чем Оушен занят в свободное время? Кто мешал хоть раз прийти на собрание баскетбольных фанатов? Я бы увидела Оушена среди других баскетболистов.

Я бы владела информацией.

Теперь я по колено в метафорическом навозе; как выбираться, понятия не имею. Игнорировать Оушена? Нет, этот номер больше не пройдет; какое там «больше» – он с самого начала не проходил. Но и убеждать его – бессмысленно. Я ведь уже пыталась. В частности, сегодня. План разработала. Воображала себя достаточно взрослой, рассудительной, способной порвать с таким парнем. Мне бы не обольщаться на свой счет, мне бы, как последней трусихе, послать Оушену сообщение, лаконичное, грубое и внятное – «отвали»; так нет, я хотела по-хорошему. Решила, Оушен заслуживает разговора наедине, аргументов, доказательств. Сама нарвалась.

Весь вечер я тянула резину. Сидела с родителями в кухне до упора. Ела медленно, все давно покончили с ужином, а я еще жевала. На взволнованные вопросы родителей отвечала: «Я в порядке, просто день был тяжелый». Навид со мной почти не говорил, только украдкой сочувственно улыбнулся. Я оценила.

Однако, как я ни медлила, а в спальню идти пришлось.

Я оттягивала этот момент. Знала: как только останусь наедине с собой, в тишине и полумраке, должна буду принять решение. И очень велик риск, что я, спрятавшись под одеялом, позвоню Оушену, а услышав его голос, потеряю способность мыслить трезво. Сама не замечу, как, вроде даже не по своей воле, соглашусь попробовать, посмотреть, что будет. А будет назначение нового свидания, якобы с целью расставить все точки над i, – я на это пойду, зная, что свидание обязательно завершится вожделенным поцелуем. Крайне опасным для моего душевного здоровья. Поэтому я держалась изо всех сил.

Которых хватило ровно до трех ночи.

Я лежала без сна, без надежды расслабиться. Мысли роились, каждый мускул был напружинен. Вдруг телефон прожужжал сообщением. Коротким – короче некуда. Разрывающим сердце.

:(

Не понимаю, как мою оборону сломил обычный эмодзи. Может, дело тут в том, что кислая рожица красноречивее сухих букв.

Я взяла телефон. Потому, что была слаба. Потому, что несколько часов промучилась мыслями об Оушене, потому, что мой разум сдался прежде, чем пришло сообщение. Я тащила телефон под одеяло в полной уверенности, что совершаю ошибку.