Читать книгу "Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус - Андрей Посняков"

Там и заночевали – свернули к обустроенному роднику, где уже распалили костры и иные гости.

Павел поначалу насторожился было, хотел крикнуть своим, чтоб держались с осторожностью – мало ли кто здесь гужуется, костры жжет? Может…

– Не надо ничего делать, боярин, – со смехом махнул рукой Тихон-купец. – То свои, знакомые. Не разбойники и не тати лесные… Эй, эй! – спрыгнув с саней, торговец замахал рукою. – Здоровеньким будь, Василий, друже.

Какой-то высокого роста мужик, с окладистой бородой и в богатой шубе, поднялся, зашагал, распахнув объятья, навстречу:

– И ты будь здрав, Тихон! Куда собрался? Опять в Менск да в Берестье?

– Туда, друже. А ты?

Купцы обнялись, а вот уже, распрягая коней, принялись обниматься-смеяться и менеджмент среднего звена – приказчики, и служки, – многие были промеж собою знакомы, кто-то кого-то расспрашивал, кто-то громко хохотал, а кое-кто угощал всех медом.

Прибывшие тоже разложили костры, принялись варить кашу да жарить на углях рябчиков, весьма кстати подстреленных по пути воинами молодого боярина Павла.

Боярин – так вот, уважительно, все к нему и обращались – начиная с самого главного гостя-купца. Хотя на самом-то деле все хорошо понимали: ну, разве ж истинный-то боярин, именитый вотчинник, наймется торговый караван охранять? Нет, конечно же… Боярин не наймется, а вот бедный да оголодавший «вольный слуга» – другое дело. В смутные времена совсем уж впавшие в нищету мелкие феодалы – «вольные слуги», «слуги под дворскими», своеземцы – даже в холопство податься не брезговали – все лучше, чем с голоду помирать. Таких вот феодальчиков-«слуг» чуть позже дворянами прозовут да детьми боярскими. Так вот и Павел – как д’Артаньян – кроме шпаги, по сути-то, и нет ничего. Впрочем, у Ремезова-то, как ни крути – а все же три деревеньки! Конечно, не бог весть что, но все-таки. И Заболотица-то – не никем-то жалована, его, Павла, отцом Петром Ремезом данная – вотчина! Значит, все же – боярин… пусть ма-аленький такой, мелкий…

– Господине, где велишь шатры распахнуть? – отвлек от дум подбежавший Митоха.

– А где б ты сам-то поставил?

Наемник довольно скосил глаза – слышал ли кто, как сам боярин – пусть даже и очень молодой еще по возрасту – у него совета спрашивал? Слышали, слышали – и «дубинушка» Неждан, и Гаврила-десятник, и всегда веселый и жизнерадостный Окулко-кат. Даже неловко этакого весельчака палачом звать… ну так, а как же? Профессия, ее-то куда денешь?

Надо сказать, Окулко пользы в пути приносил изрядно – и уставшего подбодрит, и шутку-прибаутку к месту скажет, и на гуслях сыграет, и песню споет. Вот и сейчас, едва дожидался, когда обустроятся да посты выставят. Впрочем, с постов и начать:

– Гаврила, двух своих парней – вон к той елке, ты, Неждан – парочку к тому бережку отправь, чтоб издалека поглядывали.

– Могу спросить, господине? – подал голос Митоха.

– Спроси… Только если – сколько на небе звезд, так знай – не отвечу!

Весело сказанул боярин, пошутил – и люди его, рядом бывшие, от души посмеялись. Вообще, смешливый жил в ту эпоху народец, палец покажи – обхохочется. Вот и сейчас…

– Ты, Митоня, еще про луну спроси!

Наемник, скривившись, сплюнул в снег:

– От зубоскальцы!

– Так ты чего спросить-то хотел? – напомнил Павел.

– Про людей, – рязанец враз обрел всю серьезность. – Ты их, батюшко-боярин, по двое в караул посылаешь. А лучше б по одному было – и не болтали бы, и больше б людей отдохнуло.

– Так-то оно так, – отводя наемника в сторонку, негромко промолвил Ремезов. – Да только ты на воинов моих посмотри. Сколько им годков-то? Пятнадцать, шестнадцать… кому и того нету. Дети ведь еще почти.

Митоха согласно кивнул:

– Инда так, дети.

– Так чего ж мне их поодиночке в ночь ставить? Вдвоем-то надежнее… и веселее.

– Да уж… Во многом ты прав, боярин! – рязанец заломил шапку. – Так как же шатры-то ставить?

– Ставь, как сам думаешь – лучше.

– Думаю – ближе к реке.

– Ставь к реке, ладно.

Павел отправился спать рано, как и все – в те времена и вообще-то по утрам не залеживались, а уж купцам-то в дороге и сам Бог велел подниматься пораньше. Укрылся в шатре волчьей шкурой – хорошо, тепло, жарко даже – да тут же и уснул, слушая, как припозднившиеся у дальнего костерка приказчики тянули негромкую песню.

Но от тайги до британских морей Красная армия всех сильней!

А это уже пели во сне, то ли до комсомольского собрания, то ли после… скорее, после, ибо Ремезов уже нетерпеливо подпрыгивал за партой, поглядывая на ту самую, так похожую на Полину девчонку… Так похожую на Полину… Нет, если вдуматься – ну, как же так может быть, чтоб какая-то нелепая авария и…

– А Полинка-то с заезжим ляхом сбежала! – заглянув в дверь, глумливо погрозил пальцем рыжий Охрятко.

Покосился на висевшего над коричневой классной доской портрет товарища Хрущева, подтянул кушак и громко, по-лошадиному, заржал.

От этого ржания-то молодой человек и проснулся в холодном поту – вот ведь и приснится же невесть что!

Снова – где-то рядом, показалось, что над самым ухом – захрипел, заржал конь. Странно… Впрочем – а чего странного-то? Не трактор же, а всего-на всего лошадь, вон их сколько у дальних кусточков привязано.

И тем не менее что-то не спалось. Совсем перебило сон.

Выбравшись из шатра, Павел наклонился и, зачерпнув в ладонь снега, потер виски. Потом посмотрел на дальний – на самой опушке – костер, подумал – пойти ли? Оранжевые блики пламени выхватывали их темноты лица двух засидевшихся у костра парней, в одном из которых молодой человек тут же признал Охрятку, другой же… Другого он смог рассмотреть получше, лишь когда подошел ближе – чернявый! Тот самый чернявый дерганый парень, с которым рыжий слуга болтал в корчме. Болтал… И что с того? Мало ли кто с кем болтает?

Интересно только, кто этот чернявый – приказчик? Или простой погонщик-слуга? Скорее, последнее, с чего бы приказчику с изгоем ночь коротать?

Крест этот еще… как же он к плащу прицепился? Не может такого быть, чтоб случайно. Значит, кто-то ж его прицепил. Зачем? Вопросы, вопросы…

– Здрав буди, боярин, – заслышав скрип снега под ногами Ремезова, Охрятко быстро оглянулся и тут же вскочил, поклонился, испуганно кося глазом на своего собеседника.

Тот тоже поднялся на ноги, дернулся – такое впечатление, что бросился бы бежать, да вот, едва пересилив себя, тоже отвесил поклон, да просто поклонился, а, лучше сказать – откланялся.

– Пора мне. Завтра вставать раненько.

Павел глухо хохотнул, глядя вослед исчезнувшему в ночи парню: