Читать книгу "Сама виновата - Мария Воронова"

Тогда, одиннадцать лет назад, они были примерно одинаково знамениты, отец даже чуть больше, потому что снимал комедии, традиционно любимый народом жанр, в котором создать по-настоящему талантливое произведение сложнее, чем в драме. Фильмы отца делали прекрасные сборы, он готовился получить Государственную премию и вдруг взял и развелся, наивно думая, что мамин отец ему это спустит с рук. Нет, не угадал. Его сняли с картины, к съемкам которой он уже приступил, и больше никогда не допускали к самостоятельной работе. Те две комедии, которые он успел сделать, засунули на самую дальнюю полку и никогда не показывали по телевизору, и постепенно забылось сначала имя режиссера, а потом и его фильмы. Насколько Полине было известно, сейчас отец преподавал в институте киноинженеров. Она не сочувствовала ему, наоборот, было бы гораздо больнее, если бы он добился успеха, а его славой, богатством и властью пользовались его новые дети. «Так тебе и надо, предатель, ушел от нас, живи в говне!» – шептала она. Жестоко? Может быть, но мама вообще желала ему смерти. Единственное, о чем жалела Полина, – это что мамин отец умер пять лет назад и теперь ничем не мог помочь.

* * *

Павел Михайлович не обманул и дал ей именно таких заседателей, как Ирина и просила, мужиков средних лет без особых культурных запросов.

Один из них, по фамилии Бимиц, был мощный дядька лет сорока с лицом как на иконе. Он работал сварщиком на Адмиралтейских верфях, два месяца назад сломал руку, и в народные заседатели его определили до полного восстановления. Ирина быстро поняла, что это человек хороший и положительный, возможно, любит кино, но фетиша себе из него не делает и не считает, что деятели искусств заслуживают какого-то особенного к себе отношения. Скорее он разделяет мнение героя фильма «Берегись автомобиля»: «Насколько бы лучше Ермолова играла вечером, если бы днем она стояла у шлифовального станка!»

Второй заседатель, Кошкин, поначалу показался самым подходящим, но вскоре насторожил. Ему уже перевалило за шестьдесят, бывший кадровый военный, он после отставки преподавал в школе НВП, от такого не ждешь сильной тяги к искусству, но когда Ирина выяснила, что он успел еще повоевать в Великую Отечественную, забеспокоилась.

Пахомов снял большой фильм о войне. Ирина не смотрела его, потому что тяжело видеть, как гибнут люди, но знала, что эта картина считается программной, и, наверное, ветераны благодарны режиссеру, что запечатлел их подвиг в художественной форме. Могут ли они проявить снисхождение к его убийце?

Ирина сильно сомневалась, что солдафон Кошкин достигнет таких высот гуманизма и беспристрастности. А основной ужас, что он энвэпэшник, то есть какой-никакой, но педагог, а эта категория граждан наименее восприимчива к чужому мнению. До последнего долдонят свое, и хоть ты умри, а ничего не докажешь, пока сверху не спустят методичку, где написано и скреплено печатью, как именно следует думать в данный момент.

Этот человек носил военную форму, говорил «так точно» вместо «да», «никак нет» вместо «нет» и сам себе командовал «отставить!». Ирина еще не слышала от него сакраментальной фразы «можно Машку за ляжку и козу на возу», но чувствовалось, что Кошкин держит ее наготове.

Ирина заметила, что Кошкин общается с Бимицем холодно, даже высокомерно. Неужели антисемит? Тогда это совсем плохо, потому что подсудимый Фельдман стопроцентный еврей, даже по паспорту.

С антисемитским ходом мысли недалеко и до обобщения, что это не человек убил человека, а частный случай общего уничтожения евреями русской культуры.

Ирина вздохнула. Одна надежда, что Бимиц не бросит своего. Ох и жаркая ее ждет дискуссия в совещательной комнате!

Как-то другие судьи умеют работать со своими народными заседателями, приструнить их так, что те молчат весь процесс, оправдывая прозвище «киватели», и в совещательной комнате просто подписывают приговор, не читая, да идут домой с чувством исполненного долга. А у нее вечно равные права, как сложный случай, так заседатели лезут, а порой и затеивают собственное расследование. Активную позицию занимают, одним словом.

Попробовали бы они так у той же Демидовой! Ирина с удовольствием бы посмотрела, как им бы морально прилетело наганом по зубам. Пикнуть не смеют у нормальных судей, а у нее вечно демократия какая-то идиотская из-за ее нерешительности и расхлябанности.

Жестче надо быть. Кошкин сунется со своим великим мнением, сразу ему: «Отставить!» или «кругом, шагом марш на три буквы!» В общем, доходчиво и прямолинейно объяснить, кто здесь главный.

Ирина уже знала, какой вынесет приговор. В этом деле нет и не может быть никаких сюрпризов, да и некому их преподносить. Подсудимый написал явку с повинной, в которой вначале умолчал о своих истинных мотивах, но быстро исправился, когда их выяснили стороной. От адвоката он отказался, что немного настораживает – культурный человек из культурной семьи, да, мать умерла, но должны остаться родственники, готовые помочь. Почему не стали? Наверное, не захотели иметь ничего общего с убийцей или денег пожалели. А Семен Яковлевич решил: зачем, если я и так во всем признался? Не знает известной поговорки, что кто сам себе адвокат, у того в клиентах дурак.

Кажется, что ты очень умный и хладнокровный и великолепно ориентируешься в ситуации, но со стороны всегда виднее. Адвокат нужен, только у Фельдмана не расстрельная статья, и она не может настаивать на участии защитника.

Государственный обвинитель – Ольга Ильинична Маркина. Ирина не вела еще процессов с ее участием, но шапочно была знакома и слышала, что это амбициозная молодая женщина, нацеленная на карьеру.

В таком случае суд над Фельдманом – настоящий подарок судьбы для нее, если им грамотно распорядиться. Ольга будет до последнего сражаться за максимально суровый приговор, чтобы показать известным людям, на что способна.

Ирина задумалась. Нет, трудно представить, что она вытащит на свет какое-нибудь отягчающее обстоятельство. Все козыри сыграли. Остается только обрушивать на граждан тонны патетики, но тут сколько ни старайся, а решение все равно принимает судья.

* * *

Ольга прислушивалась к шуму, доносящемуся из соседнего кабинета, и в конце концов не выдержала, заглянула. Там праздновали раскрытие, а герой дня, Саня Черепанов, который провел опасное задержание, сидел на стуле с запрокинутой головой, прижимая к носу платок, а сверху пачку пельменей.

– Что случилось?

– Нормально, сейчас уймется, – прогнусавил он.

– Тут же картон, низкая теплопроводность. Вы бутылку лучше приложите.

– Водку греть? Оль, да ты что?

Ольга подошла ближе.

– Вроде на улице остановилось, а как в тепло вошли, сразу опять.

– Ты глотаешь? Сглатывай давай, сглатывай!

– Оль, не переживай. Чай, не в первый раз в табло словил.

Ольга села на подоконник. Кто-то из ребят дал ей стакан, но она покачала головой, сказала, что просто подождет, когда у Сани остановится кровь. Навязывать не стали, но предложили бутерброд с колбасой, вдруг показавшийся Ольге невероятно вкусным.