Читать книгу "KISS. Лицом к музыке: срывая маску - Пол Стэнли"

После того как сингл вышел, а соревнование начали рекламировать на нескольких радиостанциях, Нил отправил нас на само соревнование, которое проводилось в одном магазине грампластинок. Я туда пришел в костюме и при полном гриме, чуть не лопаясь от гордости, и приблизился к одной паре, впившейся друг в друга. Наклонился — мы ж на платформах все — а парень, не отрываясь от девушки, скосил на меня глаз и говорит:

— Ты, блин, кто такой?

А они просто юная пара на соревновании по поцелуям, и знать не знают, какое мы к этому отношение имеем.

— Да никто, — говорю, — забей.

И пошел к двери настолько быстро, насколько позволяли мне мои каблучищи.

22

В среднем концерты у нас случались чуть чаще, чем раз в два дня. В конце апреля Билл устроил нам очередное появление на национальном телеканале, на сей раз — в «Шоу Майка Дагласа».

Я сразу понял, что тут все будет по-другому. Это же такое развлекательное шоу, не чисто музыкальное. Мы могли с тем же успехом быть не рок-группой, а обезьянами на одноколесных велосипедах или жонглерами, крутящими тарелки с едой на шестах. Да и у Эда Салливана программа такого же плана: «Сегодня у нас в гостях Топо Джиджо и танцующие медвежата, а для детишек мы приготовили… ансамбль The Beatles!» Но, правда, у Майка Дагласа и аудитория — как сам Майк Даглас — мягко говоря, взрослее. Зрители в студии смахивали на мамочек и папаш с картин Нормана Рокуэлла, а мы для них были как инопланетяне. Мы явно попали не в свою стихию, и я чувствовал, что мы тут не только такая вот любопытная новинка, но и повод поржать.

Когда мы разогревали концерты других групп, нам приходилось, естественно, завоевывать их аудиторию, и мы кайфовали, принимая этот вызов. Но в этом шоу веселья не ощущалось. Я не думал, что смогу покорить такую аудиторию, а желания просто выставить себя на посмешище у меня не было ни малейшего.

Билл поинтересовался у нас: «Кто хочет посидеть в студии и поговорить во время обсуждения?»

«Я пас, — говорю. — Я за кулисами посижу».

В студию пошел Джин. Он не нашел, что сказать, поэтому назвал себя «воплощением зла» и показал свой длинный язык. Комедиант Тоти Филдс, который тоже был гостем студии в тот день, «опустил» Джина — тот, дескать, милый еврейский мальчик, несмотря на его демонический имидж. В общем, Джин по-дурацки выглядел. Вообще вот эта его манера назначать себя спикером группы по умолчанию всегда приводила к тому, что он говорил про «я», а не про «мы», тонко — да подчас и совсем не тонко — намекая, что он-то и есть фронтмен, основной вокалист и главный придумщик в одном флаконе. Уточнить свою настоящую роль и таким образом развеять неправильные предположения журналистов — ему это никогда в голову не приходило. Да и зачем? Ведь эти предположения журналистов основывались на его же собственных словах. И снова я чешу затылок, недоумевая, зачем ему вообще это надо — быть нечестным, рассказывать все от себя, а не от лица группы… Обманывал он.

В начале того месяца мы открывали концерт Рори Галлахера в Agora в Кливленде. Выйдя на сцену, я заметил, что одна девушка в первом ряду захихикала и толкнула локтем своего спутника.

Ничего, долго тебе смеяться не придется.

Мы это заведение просто взорвали. Все помещение было в дыму (у таких плохая вентиляция). В те дни наши пиротехники должны сами были организовывать «горячие точки». Каждый день они строили огороженные пространства и наполняли их взрывчаткой, причем сегодня взрыв мог быть как лопающийся попкорн, а завтра — прожечь дыру в полу сцены. Необязательно было получать какое-то разрешение или чтобы главный пожарный нас проверял, потому что никто не знал, что мы делаем. Просто до нас такого не делал никто. Мы просто взрывали как хотели, безо всякого надзора и экспертизы. Напряженно было.

В такие вечера я мог бы с тем же успехом перевернуть песочные часы и ждать, пока весь песочек не просыплется. Работало как часы. Мы всегда покоряли даже самых отъявленных скептиков. Всегда ставили толпу на уши и ни разу с этим не облажались. Конечно, никакое, даже самое пышное, шоу не может скрыть того, что группа — говно. Но группу KISS мы как раз и начали создавать с музыки. У вас может быть шикарная, вся хромированная машина, покрытая блестящей краской, но без мощного мотора она никуда не уедет. Мы вчетвером как раз заводили этот мощный мотор и покоряли аудиторию музыкой и харизмой.

В следующий вечер мы разогревали среднего уровня группу — британцев под названием Savoy Brown. Каток в Мичигане, народу — битком. Парни из этой группы никогда нас еще не видели, они встали у края сцены, и, смеясь, смотрели наш концерт. Я про себя тоже ржал, понимая, насколько это жестко — следить за KISS. Нет, они, конечно, могли ржать во время нашего сета, но им пришлось поплакать на своем, когда половина публики просто ушла. Настрой у них резко поменялся.

Некоторые музыканты, с которыми я знакомился, мне нравились как люди. Нам довелось поиграть со многими группами, чью музыку я любил и уважал, но как у группы настрой у нас был всегда один и тот же: мы вас уничтожим. Когда я всходил на ступеньку лестницы, ведущей к сцене, все эти нежные дружбы заканчивались. Хотя KISS не была зачата в злобе и ненависти, но, выходя на сцену, мы серьезно намеревались поубивать другие группы. Не публику, нет, — следующую группу. Мы очень гордились своей работой, фокусировались, заводились, и да — остальных мы хотели стереть в порошок.

Мы — KISS!

Мы видели себя миссионерами «киссовского» подстиля рок-н-ролла, и пока не обратим всех в свою веру — не остановимся.

Иногда наше миссионерское рвение достигало каких-то совершенно библейских масштабов. Однажды в Фейетвилле, что в Северной Каролине, от наших бомбочек загорелся задник, который, кстати, принадлежал хедлайнерам, группе Black Oak Arkansas. Из этого тура нас выкинули пинком.

На Глубоком Юге люди любили, когда мы находились на сцене. Здесь у нас было право быть чудиками. Нас любили как развлечение, но вот вне концертного зала люди готовы были нас поубивать. Мы в своих женских блузах, с гривами и на платформах чувствовали себя как звери на охоте. «Педики!» — орали нам. Вне рок-клубов толерантность была на нулевом уровне. Я боялся, что мы скоро будем визжать, как поросята на бойне, как в страшном фильме «Избавление», который видел в прошлом году (в этом фильме режиссера Джона Бурмена, снятом в 1972 году, герои попадают в глухие места, где подвергаются изнасилованию и издевательствам местных. — Прим. пер.).

Я понял, что в Нью-Йорке я рос как бы в изоляции, совершенно не зная о том, какую злобу в других местах может вызывать нестандартная внешность. Тем не менее дискриминацию я скорее чувствовал, чем наблюдал воочию. Но про членов нашей команды так не скажешь. Например, был у нас роуд-менеджер по имени Джей Р. Смоллинг, негр. Тот самый, что придумал наше самопредставление на сцене: «Вы хотели лучшее? Вы получили лучшее!». Так вот, раз на юге нам дали на день белого водителя, и тот обращался к Джею не иначе как «Лерой» (шутливо-расистское обращение к чернокожему, вроде советского «Максимка» или «Маугли». — Прим. пер.). Ну и словечко на букву «н» (нигер. — Прим. пер.) я тоже частенько слышал.