Читать книгу "Побег - Борис Кантор"

Всё так же развалясь в кресле и дымя сигарой, он в открытую предложил мне поработать на ЦРУ. О том, что он сам — представитель этой организации, я догадался еще при нашей первой встрече.

Моя работа должна была заключаться в том, чтобы я встречался по их указаниям с перебежчиками из СССР в страны Западной Европы, входил к ним в доверие и выяснял их дальнейшие планы. Возможно, таким образом удастся обнаружить у кого-то из них связи с КГБ. То есть выполнять функцию «наседки» — на тюремном сленге.

— А если я откажусь? — спросил я.

— Тогда про американскую визу и свою… гавайскую мечту можешь забыть! — покачал он головой, и на его лице появилось выражение притворного сочувствия.

Не знаю, что со мной произошло в тот момент. Я был настолько взбешен, что плохо соображал. Я подскочил к столу, за которым он сидел, и изо всех сил двинул кулаком в его ехидную, улыбающуюся рожу! Он грохнулся на пол вместе с креслом, причем его ноги смешно задрались вверх, а дымящаяся сигара, вылетев изо рта, как в замедленной съемке описала дугу в воздухе и покатилась по столу.

В следующий момент я подскочил к нему, схватил за лацканы пиджака, рывком поставил на ноги и заорал ему в лицо:

— У меня очень много друзей-евреев, но среди них я никогда не встречал такого мерзавца, как ты!

Видно было, что он очень испугался, так как явно не ожидал от меня столь бурной вспышки ярости.

* * *

Подобное случилось со мной только раз в жизни, да и то в далеком детстве, в пятилетнем возрасте. Сын наших соседей Коля сделал мне давно обещанный лук с тетивой из просмоленной дратвы.

В качестве мишени он воткнул в огороде палку с привязанным к ней пучком соломы, вставил в лук стрелу и, прицелившись, выпустил ее. Она почти попала в мишень.

— Ну а теперь ты попробуй! — протянул он мне лук.

Но у меня едва хватило сил натянуть его полностью, и стрела не долетела до мишени шагов десять.

— Ничего, ничего! Давай еще одну, только не спеши!

Я выпустил вторую стрелу, и она воткнулась в землю совсем недалеко от палки. Я был в восторге и хотел стрелять еще, но Коля сказал — пусть теперь и другие постреляют.

Мой брат Ванька, который был на два года старше меня, взял лук и, вставив в него стрелу, натянул тетиву так сильно, что конец стрелы сошел с кулака, а когда он отпустил тетиву, стрела ударила ему в указательный палец и полетела, кувыркаясь, в сторону. Ванька заорал от боли и, бросив лук, замахал рукой.

Потом он вдруг схватил лук и стал со злостью гнуть его, уперши в землю.

— Не ломай! — заорал я.

Ванька был большой и очень сильный для своего возраста. Лук переломился, и Ванька отбросил его.

И вот тогда со мной случилось примерно то же, что и сейчас, — меня всего скрутило внутри, и на короткий миг я даже перестал видеть. Схватив сломанный лук, я ударил им, как копьем, со всей силы Ваньке в лицо. Ванька хотел отскочить назад, но зацепился за что-то и упал на землю. И тогда я стал хлестать его луком по голове. От злости я ничего не слышал и не видел, кроме Ванькиной головы, которую он пытался закрыть руками. Внезапно я взлетел в воздух, и чья-то сильная рука выхватила у меня лук. Это был отец…

* * *

После того как я отпустил его пиджак, он, вытаращив глаза, завизжал:

— Вон отсюда, негодяй! И можешь забыть про Америку! Счастье твое, что мы были одни, а то бы ты попал не на Гавайи, а совсем в другое место!

Когда я выскочил из комнаты, меня всего трясло от злости и безысходности. Только бы не арестовали здесь, в посольстве, — это была бы катастрофа! Но, к удивлению, меня никто не остановил, и я беспрепятственно, мимо охранника, вышел на улицу, после чего завернул за угол и побежал что было сил.

«Теперь мне уж точно не дадут визу. Ну и черт с ней! Всё, что ни делается, — к лучшему! Окончу университет, а там посмотрим…»

7. Свобода, брат, свобода!

КРЫСАНОВ

С момента моего побега прошло уже очень много лет, из которых более двадцати я живу на Мальорке, куда приплыл в начале девяностых годов на своей последней яхте «Триша».

Ничто не дается даром. Видимо, те физические и нервно-психологические ресурсы, которые я легко расходовал в молодости, подошли к концу. Это привело к тяжелой болезни, из которой мне уже, наверное, не выкарабкаться, несмотря на всё мое везение. Не знаю, сколько мне осталось — месяц, два? Поэтому хотелось бы вкратце рассказать о своей жизни после того, как я осуществил свою мечту — убежал из социалистического концлагеря и, оказавшись на Западе — в Швеции, стал свободным человеком.

Современные молодые люди, родившиеся и выросшие в другой стране — России, — наверное, не понимают, что это значило в то время — стать «свободным человеком». Сейчас, слава богу, за это уже не надо бороться. Все и так свободны. Нынче у молодежи другие проблемы — что с этой свободой делать? Надеюсь, это описание моей жизни после побега в какой-то мере поможет найти ответ на вопрос, как же распорядиться этим свалившимся на них «счастьем».

Тогда, летом 1966 года, я без проблем поступил в магистратуру Упсальского университета, воспроизведя по памяти тот же отчет об экспедиции на подводной лодке в Японском море, на базе которого писал свою дипломную работу.

Профессор Ольсен каким-то образом сумел связаться с моим руководителем Павлом Андреевичем Строевым (который, по его словам, очень меня хвалил), после чего с чистой совестью дал мне рекомендацию.

В 1968 году я окончил университет, получив свой второй диплом — магистра, и остался там работать в лаборатории гравитации под руководством Ольсена, собираясь на следующий год подать документы в докторантуру.

В том же году к нам неожиданно обратились американцы из НАСА с просьбой помочь провести расчеты траектории полета к Луне, с учетом неоднородности гравитационного поля земли — чем я как раз и занимался. Мы успешно поработали с ними, о чем свидетельствуют их удачные полеты на Луну, и получили за это приличные деньги.

В процессе работы с американцами я не преминул им пожаловаться на странное поведение того идиота из посольства и попросил как-то решить вопрос с моей американской визой.

Они организовали запрос от НАСА и выяснили, что в консульском отделе лежит заключение этого хмыря, который обвиняет меня в патологическом антисемитизме и считает нецелесообразным мое нахождение в их свободной демократической стране.

Визу мне в конце концов дали, но каждый раз, когда я прилетал в Америку, меня долго держали на пропускном пункте, а моему американскому другу приходилось туда ездить и доказывать, что я не шпион и не антисемит, так как он, мой старый товарищ, — как раз еврей, но ничего подобного за мной не замечал.