Читать книгу "Индейское лето - Евгения Перова"

– Да это я был на Кузнецком и зашел… случайно.

Зашел? На выставку? Димка? Затащить его на вернисаж было неимоверно трудно, и Каринка всегда прилагала массу усилий, чтобы «приобщить» Димку «к прекрасному». «Да не хочу я приобщаться, я ничего не понимаю, мне скучно», – ныл он, а тут пожалуйста.

– Я не знала, что ты такой поклонник керамики. Или кукол? Там и куклы, надо же! Красивые?

– Красивые.

Она взглянула – Димка помрачнел, и Каринка, наконец, внимательнее прочла текст: «Ана Самойлова, живопись»… Ана? Почему с одним «н», интересно…

– Это она, да? Твое индейское лето?

– Да.

– Ты что… Ты ее там встретил?

– Нет, ее не было. Просто картины.

И он вздохнул. Он не помнил, что там были за картины – пейзажи, натюрморты? Наверно.

– Да выбрось ты это!

– Сам выбрось! – И она засунула буклет ему в карман.

– Карин?

– Иди, иди! Все хорошо! Позвони! – и поцеловала.

Так вот оно что. Вот почему… Димка был такой нежный, и она, дура, навоображала бог весть что, а он просто пытался забыться. И цветы принес. Отец всегда притаскивал матери букет, когда чувствовал себя виноватым – мама радовалась, а Каринка видела его насквозь: глаза бегают по сторонам, улыбка фальшивая. А теперь вот и сама получила. Но ведь она нравилась Димке, нравилась! Он хотел ее, да еще как! Каринка полночи не спала от счастья – как можно было спать, когда он был здесь, рядом, в ее постели, в ее доме? И что все это значит? Как жить? Как ей тягаться с этой неведомой Аной с одним «н» – чушь какая-то! И надо ли тягаться? Может ли синица тягаться с журавлем? Маленькая, славная синичка, забавная, ласковая, своя, близкая! Семечек ей насыпь, она и рада – прыгает, щебечет. А журавль далеко, высоко. Недоступный, прекрасный, загадочный, притягательный. Что выберет Димка: синицу в руках или… журавля в небе? А если все-таки выберет синицу, что он сделает, заслышав внезапно трубный крик журавля?..

* * *

Сначала Димка заметил ребенка – маленький человечек в ярко-желтом глянцево блестевшем дождевике и красных резиновых сапожках бодро топал по лужам, брызгаясь водой на мамины брюки, – та устало брела рядом, держа одной рукой большой зонт, другой – сумку с продуктами, за которую держался ребенок. Дима проехал вперед, обогнав эту парочку – ребенок был маленький, меньше Иркиного Дениски. Потом оглянулся, притормозил и сдал назад. Когда он вышел из машины, женщина с ребенком как раз добрела до него – не веря своим глазам, он тихо произнес: «Анна? Анна?!» Это была Анна. Ребенок прыгал где-то внизу, и Анна сказала:

– Женечка, постой спокойно!

Значит, это мальчик. Ее мальчик…

– Подвезти вас?

– Спасибо, мы уже почти пришли…

– Давайте, садитесь!

Постояв немного, Анна все-таки села в машину. Ехать оказалось действительно совсем немного, и выйдя из машины, Дима увидел, что дом, где живет Каринка, – напротив, через детскую площадку и гаражи. Надо же! Могли и раньше встретиться! А могли и вообще не встретиться – сегодня он первый раз поехал этой дорогой, потому что удобный подъезд к дому Каринки разрыли и перегородили.

– Я провожу.

– Спасибо, мы сами дойдем…

– Ничего, мне нетрудно.

Они молча вошли в подъезд, молча ехали в лифте, молча вошли в квартиру. Дима поставил на пол сумку, Анна присела, раздевая ребенка – да это девочка! Девочка Женечка. Она была совсем крошечная, просто Дюймовочка, и совершенно не похожа на Анну – светленькая, волосы заплетены в тонюсенькие косички. Она с любопытством глазела на Диму, пока Анна ее раздевала.

– Ты угостишь меня ужином?

– Да, конечно, – Анна упорно на него не смотрела, а он жадно разглядывал ее: изменилась, подстриглась – но ей идет. Господи, он и забыл, какая она красивая.

– Только ужина придется подождать немного. Женечка, покажи Диме, какие у тебя игрушки, ладно?

– Ладно! – Женечка схватила его за руку. – Пойдем!

И он пошел. Квартира была крошечная, тесная; маленькая комната – детская – вся обклеена веселенькими голубыми обоями с белыми облаками. Деревянная кровать, полки, много мягких игрушек. Он сел прямо на пол, Женечка суетилась вокруг него, принося то медведя, то куклу, он честно восхищался, пытаясь понять, сколько же ей? Такая маленькая! У него внутри что-то болело, ныло, как ноет зуб, с тех самых пор, как он осознал, что это – Анна с ребенком.

– Дети! Мойте руки!

– Ну что, дети? Пойдем мыть руки?

Женечка повела его в ванную, где перед раковиной стояла специальная маленькая табуреточка, такая же точно, как у Ирки, и, стоя за спиной Женечки, старательно намыливающей маленькие ручки, он посмотрел в зеркало и испытал странное головокружительное ощущение: это все один раз уже было! Да, конечно, было – точно так же он стоял в ванной у Ирки и мыл руки Дениске. Тут Женечка посмотрела в зеркало – прямо на него, – и он похолодел: как же он раньше не заметил! Глаза были точно как у Дениски! Как у Ирки, как у него самого – их семейные, материнские глаза! Серо-голубые с длинными тонкими ресницами. Что же это такое?

– Женечка, детка, а сколько тебе лет?

– Вот! Уже четыре! – И она растопырила мокрую ладошку, подогнув большой палец, и Дима вдруг заметил на ее мизинчике малюсенький наростик, как бы намек на несформировавшийся шестой пальчик – у него самого был точно такой же, и лет в двенадцать эту штуку удалили.

– А когда твой день рождения, ты знаешь?

– В июне.

Все сходилось, он тут же посчитал. Боль в душе усилилась во сто крат, и при виде тарелки с котлетой и картофельным пюре его затошнило. Все происходящее казалось ему нереальным. На Анну он не мог даже смотреть и не отводил глаз от Женечки, которая неуклюже – я сама! – возила вилкой в желтом пюре и ковыряла котлету.

– Почему ты мне не сказала?

– Я не хотела осложнять тебе жизнь.

Разговаривать при Женечке было совершенно невозможно, но он должен был знать!

– Но ты вообще собиралась мне рассказать? Когда-нибудь?

– Я не знаю.

Женечка доела котлету, а картошку размазала по тарелке, но Анна не сказала ни слова, поставив перед ней кружку с компотом. Она таращила на них серьезные глаза, и оба улыбались ей по очереди.

– И давно… ты одна? – Дима протянул через стол руку и вытер Женечке щеку, измазанную пюре.

– Чуть больше трех лет.

– Три года! И за это время ты даже не позвонила ни разу! Ты что… ты совсем вычеркнула меня из своей жизни?

– Не кричи. Ты тоже не позвонил.

– Я? Но… ты же сама… запретила!

– А ты послушный мальчик.

Их взгляды встретились – словно со звоном скрестились две рапиры, рассыпав фейерверк искр. Дима встал.