Читать книгу "Загубленная жизнь Евы Браун - Анжела Ламберт"

Любовь к Гели стала, после любви к матери, самым глубоким чувством, что Гитлер испытывал в своей жизни. И это были единственные отношения, которые он не мог контролировать. Поначалу ей, вероятно, вскружило голову его могущество, но со временем она перестала получать удовольствие от его общества. Напротив, он сделался ей невыносимо обременителен. На нее давила его любовь, хотя вряд ли больше, чем угнетала Еву его нелюбовь. Навязчивая или безответная страсть: что труднее выдержать? Попытка Гели утвердить свою независимость от человека, который вскоре будет угрожать половине Европы, была битвой, заранее обреченной на провал. Она вела феминистскую борьбу в те времена, когда о самодостаточных женщинах никто и слыхом не слыхивал. Размах этой борьбы и упорство, с которым она добивалась победы, придают ей облик более серьезного персонажа, лучше подходящего для большой оперы. Зато Еву пройденные испытания сделали смелым, сильным и щедрым человеком. В конце концов, одно то, что они были спутницами Гитлера — не важно, в течение четырех лет или тринадцати, — дает обеим молодым женщинам право называться трагическими героинями.

Спустя четыре года после приезда к матери в Оберзальцберг по предложению Гитлера, Гели смирилась с тем, что дядя никогда на ней не женится, никогда не даст ей детей, никогда не сделает ее первой леди Германии. Она поняла, что, оставаясь с ним, приносит в жертву свою юность, отрекаясь от возможности влюбиться, выйти замуж за простого, никому не известного молодого человека и — почему бы и нет? — обрести счастье.

Вероятно, к лету 1931 года она завела нового любовника, по сведениям из разных источников — то ли еврейского скрипача из Вены, то ли еврейского художника из Линца, то ли просто какого-то симпатичного парня. Поговаривали даже, что она забеременела. Кто был этот любовник и существовал ли он вообще, остается только гадать. В сентябре Гитлер разрешил ей поехать на несколько дней в Вену, пока он проводит предвыборную кампанию для муниципалитета Гамбурга. За несколько часов до его отъезда разразился бурный скандал. Горничной, мывшей посуду на кухне, показалось, что она слышала слова: «Застрелюсь, ей-богу…» Выходя из квартиры, чтобы сесть в машину, Гитлер во всеуслышание кричал племяннице: «В последний раз говорю, нет!» На столе у Гели нашли недописанное письмо, обрывающееся на полуслове: «Когда я приеду в Вену — надеюсь, очень скоро, — мы отправимся на машине в Земмеринг [загородный курорт] и…» — и все. Оно воспринимается как послание любовнику, но вполне могло быть адресовано одной из бывших школьных подружек. Анна Винтер, домработница в квартире на Принцрегентенплатц, позже заявила, что утром того дня Гели нашла в кармане у Гитлера записку и в гневе порвала ее. Записка, вытащенная из мусорной корзины и сложенная по кусочкам, гласила: «Еще раз спасибо Вам за любезное приглашение в театр. Это был незабываемый вечер. Безгранично благодарна Вам за Вашу доброту. Считаю часы до момента, когда мне дарована будет радость новой встречи. Ваша Ева». Это слова влюбленной до потери сознания девочки, но вряд ли они являлись достаточным основанием для крупной ссоры между Гели и Гитлером. И тем не менее 18 сентября 1931 года что-то довело ее до отчаяния.

Некоторые утверждают, что ее убил Гиммлер за то, что она шантажировала Гитлера. Однако представляется в высшей степени невероятным, чтобы фюрер велел казнить девушку, которую боготворил. Более правдоподобно звучит версия, что она застрелилась из пистолета Гитлера, «вальтера» 6.35, который он держал в незапертом ящике стола. Ее тело нашли только на следующее утро. Пуля прошла рядом с сердцем, и Гели истекла кровью. Ей было двадцать три года и четыре месяца.

Хенни Гофман, единственный, пожалуй, человек, рассказывавший об обеих связях Гитлера с состраданием и в то же время беспристрастно, отметила позже по поводу Гели: «Он посадил ее в клетку, ограничил ее жизнь таким тесным пространством, что она просто не видела другого выхода. В конце концов она возненавидела своего дядю, она правда хотела убить его. Но сделать этого не могла. Поэтому убила себя, чтобы причинить ему такую боль, которая потрясет его до глубины души. Она знала: ничто не сможет ранить его сильнее». И последнее: «После смерти Гели в нашей жизни многое изменилось. Пикники прекратились. Никто не говорил о Гели, будто ее никогда не существовало. Ее комната была заперта, одежда так и висела в гардеробе». Спальня оставалась неприкосновенной святыней до конца дней Гитлера.

Действительно ли это было самоубийство? Убил ее дядя или же разрушенная жизнь Гели окончилась добровольным актом отречения? Факты до сих пор противоречивы и неубедительны, и в особенности потому, что баварское Министерство юстиции отказалось проводить вскрытие. Таким образом исключалось официальное вскрытие тела судмедэкспертами, которое могло бы подавить слухи, роящиеся, словно мухи вокруг трупа. Тело Гели спешно увезли в Вену для погребения: она и правда попала туда «очень скоро», только не тем путем, каким собиралась. Вокруг происшествия разразился крупный скандал, газеты неистовствовали, особенно социалистическая Münchener Post и желтая пресса, — так что Гитлеру пришлось даже опубликовать заявление, в котором он отрицал свою причастность к смерти Гели. Эти новости, несомненно, должны были достигнуть ушей моей матери в Гамбурге. Двадцатилетняя Дита обожала сплетни и живо интересовалась скелетами в шкафах знаменитостей, так что наверняка гадала о том, что на самом деле скрывается за опровержениями. Возможно ли, что фюрер убил собственную племянницу?

В последующие дни и недели Гитлер казался совершенно опустошенным. Генрих Гофман, видевший его на следующий день, сказал: «Он выглядел сломленным». И даже Путци Ганфштенгль, презиравший Гели, признавал, что Гитлер «подавлен скорбью». Герберт Дёринг, позже занявший место управляющего в Бергхофе, вспоминал рассказ Анны Винтер: «Гитлер буквально обезумел. Он по-настоящему собирался умереть, совершить самоубийство. Он заперся в Хаус Вахенфельде, в комнате Гели, отказывался от еды, хотел убить себя: у него на столе лежал заряженный пистолет. Моя жена, — продолжал Дёринг, — пыталась заставить его поесть, приносила легкую пищу, и спустя восемь дней он убрал пистолет и пощадил свою жизнь». Фюрер погрузился в пучину скорби, от которой его уже через несколько дней оторвали. Гигантская политическая махина двигалась вперед, и он стоял у руля. Однако нанесенный историей Гели удар, чувство беспомощности и всеобъемлющей страстной любви, открыли для него мир эмоций, в которые он не рискнул бы окунуться еще раз. В тот год его рождественские открытки обрамляла траурная кайма. Он сказал Винифред Вагнер: «Это было такое печальное время. Мне придется смириться с бездонным одиночеством».

Глава 9

Умирая от любви к Гитлеру

На момент смерти Гели в сентябре 1931 года Еве было почти двадцать. Всеобщая любимица, полная энергии, она погружалась в беспросветное уныние. Ее возмущало, что родители обращаются с ней как с подростком. Она зарабатывала себе на жизнь и достигла возраста, когда, вместо того чтобы возвращаться каждый вечер домой к ужину, можно было повеселиться с друзьями в кафе, ночных клубах или кинотеатрах. Хотя если она загуливалась допоздна, то ночевать ей приходилось у Герты Остермайр (к счастью, родители Герты были богаты и имели большой дом), а то и на кушетке в студии Гофмана. Ева жила полной жизнью, но, несмотря на внешнюю ветреность, она продолжала сходить с ума по Гитлеру. Она была прекрасно осведомлена о его отношениях с племянницей — о них знала добрая половина Мюнхена, — но не отступалась от поставленной задачи, подсовывая ему нежные записки в карман пальто во время его частых визитов к Гофману.