Читать книгу "Мой милый Фантомас (сборник) - Виктор Брусницин"

Голова аббата осталась откинута назад, позой руководил экстаз. Совершилась глубокая тишина, завороженные присутствующие перестали, казалось, дышать.

Действительно, сам воздух в эти мгновения обрел твердость, насыщенность. Тяжелый свод будто стал прозрачным, за ним клубились тучи, обладающие в щелях и морщинах фосфорическим свечением, они неравномерно перемещались, составляли замысловатые узоры, целые картины волшебного мира, озаряли неземным очарованием. Но и боковые стены помещения волновались, меняли цвет, обрели живую суть. Собственно, и само безмолвие содержало необходимый, проникновенный смысл.

Однако в некий момент тишина преобразилась — этот миг отчего-то показался понятен всем и насущен — раздались звуки. То были низкие тона клавесина, всего две ноты — они равномерно и ритмично в темпе анданте меняли друг друга. И теперь же над алтарем начало возвышаться нечто, насыщенный огонь свечей, создававший местный колпак света, не дал распознать конструкцию сразу, и только когда сооружение поднялось порядочно и остановилось, различили. То состоялась женщина. И не просто особь женского пола, а конкретно графиня Франсуаза де Рокморель. Но и этого оказалось недостаточно. Окончательно поражало облачение мадам, вернее, практически отсутствие такового. На ней висело платье, но оно было почти прозрачным и доходчиво выдавало все прелести обладательницы. Наружность была совершенна и полностью исключала вожделение наблюдателей. И возьмите, графиня, или ее подобие, принялась петь — это и приводило в содрогание, ибо говорило о натурализме миража. Равного голоса, естественно, присутствующие не слышали, изумительное контральто без присутствия слов, одним чередованием тонов чарующе провозглашало мистику и волшебство искусства. Вслед ее пению пошла богатая партия клавесина, которая составила с вокалом чудесный симбиоз. Теперь музыка завладела пространством полностью, непонятно, то ли она, или невероятный пейзаж, либо общий коктейль вечера творили непостижимый эффект.

Некая экзальтированная дама свалилась в обморок, другая держалась за горло, испытывая затруднение с дыханием. Глаза горели пламенем у всех без исключения, граф Рокморель согнулся, вероятно испытывая боль и испуг. Особенно нехорошо получилось с шевалье Этьеном, молодой человек вцепился в плечо Девона и тот, не понимая как действовать, ловил ртом воздух. Вспоминая происшествие много погодя, сходились на том, что сильно необычной случилась немота, охватившая всех подряд — соучастниками не было издано ни звука.

Музыка резко оборвалась и Женевьев брякнулась без чувств со стула. Таинственное и летучее создание мгновенно растворилось. Наступила отчаянная тишина, в помещении стоял страх. Из неприметного угла скользнула тень — внимательно всмотревшись, мы смогли б различить Рене — он легко поднял девочку и исчез. Последнюю штриховку чувств совершил тот факт, что все увидели графиню, стоявшую как и в чем не бывало рядом с супругом. Она имела отчасти невозмутимый вид: лишь несколько подрагивало веко. Собственно самым неколебимым состоялся аббат, он так и стоял неподвижно, глаза были плотно закрыты, надо понимать, он не проследил левитацию.

Минут пять длилось абсолютное безмолвие — здесь, впрочем, существуют разные мнения, кто-то назначил полчаса. Начали оживать, произошло некоторое шевеление. Первым, как и подобает, пришел в себя прево Девон:

— Вот так фокус. Право, даже не понятно, как реагировать.

Следом очнулся граф Арман:

— Черт возьми, графиня!.. — Спохватился: — Ах, простите, монсеньор — в святом месте упомянуть… Однако согласитесь, тут очутишься вне себя. Франсуаза, дорогая, отчего вы не предупредили — это некоторым образом…

Аббат прервал его, глаза были широко открыты:

— Дети мои, я проникся откровением…

Здесь вмешался очередной звук — скандал случился с красавчиком шевалье, его вырвало непосредственно перед собой. Именно здесь все торопливо, хаотично, некоторым образом паникуя, поспешили к притвору, свежий воздух, вот что требовалось каждому сию минуту.

Как на заказ, когда высыпали во двор замка, заявилась гроза. Характерно, что именно после того как предпоследний участник мессы выбрался на воздух — аббат так и остался на месте — убегали остатки ветра и отчетливо застучали крупные капли. Сразу сделалось симпатично: как раз данного природного явления требовали организмы минимум удивленных, а по сути тронутых неизъяснимыми чувствами людей. Природа не стала заставлять себя ждать, хлябь разверзлась и ахнул гром. И как не ахать, когда в концентрированном небе, испещренном громадными кляксами, непрестанно шныряли отчаянные, мрачно цветистые с господством кумача сполохи.

Словом, ливень иной раз очищает, есть у него такая функция. Точно, основательно освежившись, собрание единодушно подумало, что не мешает употребить. Очень осознала это, к примеру, графиня Франсуаза, и кто как не она способен иметь со всех точек зрения самый веский голос.

— Господа, перейдемте к светским вещам — нас ждет стол!

Хлынули простецки и даже с веселыми междометиями. Мистика мистикой, а желудок, знаете — его недаром изобрели… Штришок. Тонких и богатых материй покровы, намокнув совершенно, бесхитростно льнули к женской плоти, и это было оценено, судя по мужским взглядам. Еще вмятинка: никто и не подумал переменить платье — всех устроила конструктивная особенность текущего момента — что было недопустимо в ином интервале времени. Собственно, не иначе по расписанию в трапезной жарко пылал огромный камин, источая прекрасный запах тлеющих лоз можжевельника и водорослей, а натюрморт стола согревал окончательно. Перечислять наличие не станем, пощадим.

Лопали. Умилялись напиткам. Де Люс с полным ртом сообщал:

— Сырный соус от Роллена, вот где истина. Умаслить этим эликсиром филеину молодого бычка, откормленного пивом и ржаным хлебом — ммм! Только музыка вправе состязаться с аналогичным явлением природы… — Знаменитый шрам замысловато бегал. — Графиня, как на ваш взгляд?

Франсуаза молча пожала плечами, о чем-то размышляя (было о чем). Графа одинаково не отпускал иллюзион в храме, а пуще досада на собственное неведение:

— Приятно слушать, когда женщина молчит.

Де Люс спешил унять колкость:

— Одно не умещается в моей голове: назначить чревоугодие грехом. Но что общий процесс деторождения, как не угода чреву. Уберите же из меня этот тяжелый камень, дорогой Девон.

— Когда в вашей душе отсутствует камень — это противоречит Христу, — отвечал, переводя дух, однако не отнимая глаз от блюда, Прево.

Граф был явно не в своей тарелке:

— Я вынужден просить прощение, но скучно всякий раз опираться на Христа.

— Не будь скуки — как жить? — неожиданно произнесла графиня.

Вопреки всякому этикету Рокморель свистнул: «Подумать только».

— Нда, жить… приходится. Как говориться, кто, если не мы, — рассматривая на свет бокал с вином, соорудил тонкую максиму прево.

Шевалье де ля Мот на другом конце стола почти не ел. Его непривычно отличали бледность, утомленные глаза, наполненные нездоровым блеском; разбитая грозой прическа превратилась в волосы бесхозные и безвольные, липнувшие к плечам кончики их создавали лишние ассоциации. Это, выясняется, совершило процедуру обратную ожидаемой: женский персонал нажимал на призера пуще обыкновенного.