Читать книгу "Дом, куда мужчинам вход воспрещен - Карин Ламбер"

Жан-Пьер как-то необычно мяукал под дверью на последнем этаже. Симона нашла Королеву лежащей на кровати, словно Спящая красавица, которую не разбудит больше никакой поцелуй. Ее все еще стройные ноги выглядывали из-под длинного платья из белого атласа. Того самого, что она надевала на обед с кузеном короля сорок лет назад. Увядшие руки сжимали айпод. Из динамика неслись непрерывные аплодисменты, а рядом – упаковка из-под снотворного. На террасе цвел бамбук.

Симона поняла, что это был последний удар, доконавший Королеву. Она долго простояла в комнате. Потом спустилась к себе и позвонила Розали, Джузеппине и Жюльетте.

Одна за другой они сели, прямые, негнущиеся, на краешек дивана, не сводя глаз с Симоны, расхаживавшей по гостиной. Ей нужно было увидеть их всех здесь, чтобы снова обрести способность думать.

– Что случилось?

– Ты выходишь замуж?

– Ты меня пугаешь!

Дождавшись, пока наступит тишина, Симона остановилась и тихо произнесла:

– Королева приняла решение проститься с жизнью. День наступил без нее.

Первой расплакалась Жюльетта.

Джузеппина тараторила без умолку:

– Perché ha fatto questo? Non è possible. L’ho vosta ieri, stava bene. A che hora l’hai trovata? C’erano medicine? E la casa Celestina?[75]

– Джу, я не понимаю по-итальянски.

– È encora qui? Voglio vederla[76].

– Но, Джу!

– А что, если я заварю чаю? Лепестки мальвы и…

– Отстань ты со своим чаем, Розали!

– Ты звонила в «скорую»?

– Симона, ты уверена, что это не обморок?

– Ох, девочки, это конец.

Кожаный клифт, платье в обтяг… Девочка в нем, словно моряк… В море, где блюз веет, как бриз… Ты бросишь якорь в эту ночь, танцуя, как прибой в порту… Они не услышат больше аккордов «Гольдберг-вариаций» с пятого этажа, ни чаек, ни колоколов деревни Сент-Элали, где родилась Королева.

Завяли анемоны в вазе в прихожей. Не пахло больше хлебом на лестнице. Жан-Пьер жался к стенам. Дом будто застыл.

Да и во всем квартале словно замедлилась жизнь. Королева жила здесь очень давно. Ею восхищались, ее побаивались, считали сумасбродкой, не понимали ее решения не допускать в дом мужчин, но она никого не оставляла равнодушным. Ее называли Королевой или матерью-настоятельницей.

В день похорон братья Леруа сняли свои серые передники, опустили железные жалюзи на витринах скобяной лавки, вывесили на двери табличку «Закрыто по случаю похорон». Закрылись и книжный магазин, и «Брюссельская капуста». Семейство Сантюри в полном составе отправилось на кладбище.

Все собрались у земляного холмика.

Тут и мсье Бартелеми – одной рукой судорожно сжимает ручки хозяйственной сумки, другой придерживает шляпу. Диего стоит поодаль, лицо наполовину скрыто капюшоном фуфайки; он ободряюще кивает Симоне. В первом ряду – седой мужчина, высокий, прямой, без трости, гордый красавец, даром что старик.

– Кто это? – шепотом спрашивает Розали.

– Один из ее любовников?

Увидев надгробие со свежей гравировкой, они поняли, что Королева продумала и организовала свой уход вплоть до мелочей.

Люсетта Мишо

1938–2013

Жизнь – натянутый канат

Мы все эквилибристы

Она также заранее пригласила скрипача и выбрала музыку. «Вправе ли мы быть счастливыми на похоронах, поддавшись чарам сонаты Баха?» – спрашивает себя Жюльетта, слушая это адажио, которое даже профанам говорит нечто большее, чем просто ноты.

Несколько бывших балерин тоже здесь с последней беззвучной овацией. Украдкой смахивая слезы с пергаментных лиц, они бросают охапки жасмина на гроб из красного дерева и уходят. Карла улыбается, вспомнив, что в Индии жасмин символизирует женские чары и носит поэтичное имя «королева цветов».

Незнакомец подходит к Жюльетте, которая держит за руку Симону, ухватившуюся за локоть Джузеппины, опирающейся на плечо Розали, привалившейся к Карле.

– Вы ее жилички? – выдыхает он.

Они кивают. Старик кланяется:

– Фабио Сартори. Piacere…[77] очень рад.

Фабио Сартори!

Жюльетта вспоминает признания Королевы в вечер их стычки: «Сартори… исключительный человек, утонченный, образованный… он единственный ушел от меня сам, прежде чем я его бросила. Когда он вернулся, много лет спустя, мы стали друзьями. С ним одним я делилась всеми своими переживаниями, своей слабостью и силой, своими сомнениями. Знаешь, дружба – это как очень мягкий теплый шарф, в который можно закутаться. Ты вот делишься с твоим другом Максом, это он – твой старый кашемировый свитер».

Жюльетта мнется. Момент не самый подходящий, но ей очень хочется кое о чем его спросить.

– Вы любите вина? Особенно красные, с красивыми названиями?

Печальные глаза на миг озаряются светом.

– Пока я жив, на вашем столе воскресными вечерами всегда будет вино. – Он глубоко вдыхает: – Когда я в последний раз говорил со Стеллой…

Из внутреннего кармана пальто он достает конверт. Руки у него дрожат, когда он протягивает его Жюльетте:

– Она попросила меня передать вам это… если с ней что-нибудь случится.

Жюльетта смотрит на своих подруг, словно испрашивая их одобрения, и берет конверт.

Люди постепенно расходятся с кладбища. Диего уже ушел, его ждет работа. Они помолчали после сладостных звуков скрипки, посмотрели, как скрывается гроб под комьями земли, и теперь им хочется пройтись, подышать. Под большим буком стоит скамейка. Не сговариваясь, они направляются туда. Жюльетта садится между Розали и Симоной, Джузеппина – рядом с Карлой. Два воробья что-то клюют у скамейки. Розали накрывает ладонью руку Жюльетты:

– Давай.

Жюльетта вскрывает конверт. Внутри ключи, связанные ленточкой. И письмо.

31

Дорогие мои, мои подруги.

Я пишу вам, глядя на небо и слушая пение соловья.

Вы только сейчас это узнали – меня зовут Люсеттой. Не самое воздушное имя для прима-балерины! А между тем я была Жизелью, Кармен, Коппелией, Золушкой и многими, многими возлюбленными. Я с триумфом выступала во всех столицах мира. Танцевала страсть, страдание, измену, смерть. И у смотревших на меня мужчин загорались глаза. Я обожала их ухаживания, бурные ночи, огни фейерверка. Но желание мимолетно, а поддерживать его пламя изо дня в день – большое искусство, в котором мне не дано было преуспеть. Я предпочла искры!