Читать книгу "Обреченные - Чак Паланик"

Обойма катарсических фильмов о мученицах. Романтических фильмов. Она умирала тысячу раз, чтобы зрители потом жили долго и счастливо.

Несмотря на пронзавшие ее стрелы и волчьи клыки, она возвращается еще более восхитительной. Женщина, которая принимает страшную смерть на экране, возникает на красной дорожке Канн богиней в вечернем платье от Александра Маккуина. Возродившись «лицом» фирмы «Ланком», она пышет здоровьем и сияет бриллиантами.

Я имею в виду, что в нашем мире Камилла Спенсер больше других подходит на роль мирской мученицы. Она – святая наших дней (не что иное, как моральный ориентир), которую снова и снова приносят в жертву. Мои родители – совесть поколения, они спасают редкие виды животных, сражаются с пандемиями. Эпидемии голода не существует, пока они не поведают о ней миру и не запишут хит, прибыль от которого пойдет на продукты для голодающих. Эта женщина, которая на глазах у людей страдает от всевозможных злодеяний, – долгие годы она и мой отец определяли для человечества, что хорошо и что плохо. Ни у одного политика не было такого морального авторитета. И потому, когда Камилла и Антонио Спенсеры отказываются от внеконфессиональности и принимают единственно истинную веру, скотинизм, трем миллиардам агностиков, оставшихся без управления, остается только последовать за ними.

Я очень взволнована, что мир следит за мной, и надеюсь, так случилось не из-за моей опрометчивой лжи. Читатели моего блога сообщают, что условия жизни (жизни?) в Гадесе стремительно ухудшаются. Из-за моих призывов чаще материться, рыгать и грубить число прибывающих душ растет. По словам СПИДЭмили-Канадки, вновь умершие ждут, что окажутся в раю. Они не просто разочарованы – они в бешенстве! И обвиняют меня. Все попадут в ад и будут меня ненавидеть. Хуже того: ненавидеть и проклинать на всех языках станут и моих родителей. Папа, вероятно, переживет, но маме точно не понравится, что ее ненавидят. Она – худенькая красавица с идеальными волосами; она просто не создана для ненависти.

Я с ума схожу, как представлю, что родителей могут забить японскими гарпунами или у них вдруг взорвется кальян, а потом демоны сдерут с них кожу только потому, что я их одурачила.

За маленьким иллюминатором гаснет солнце, утопая в клочковатом матрасе облаков. Ангелов нет. По крайней мере я их не вижу.

21 декабря, 10:09 по тихоокеанскому времени

Подарок ко дню рождения

Отправила Мэдисон Спенсер ([email protected])

Работа сверхъестествоиспытателя не заканчивается никогда. Пока самолет снижается над Калгари, Каиром или Константинополем, мое призрачное «я» вползает в разъем для наушников в кресле. Извиваясь, я влезаю в электронные внутренности самолета. Следую по проводам. Проскакиваю переключатели. Через спутник внедряюсь в различные серверы, которые контролируют камеры, пожирающие взглядом просторные обиталища моих родителей. Я пробираюсь туда не столько ради слежки, нет, мне нужны старые записи. По временному коду я отыскиваю съемку празднования моего десятого дня рождения. Это давнишняя детская вечеринка (форма одежды – свободная); родители тогда подвесили тяжеленную пиньяту, набитую рецептурными болеутоляющими и рекреационными галлюциногенами. Вот я, девочка препубертатного возраста: оцепенела, схватила салфетки пастельных цветов и прикрываю ими срам, пока обнаженные взрослые голыми руками потрошат моего ослика из папье-маше. Бывшие тусовщики – панки, гранжи и нью-вейверы – корчатся на замусоренном полу клубком потных, изголодавшихся по наркотикам угрей.

Я ищу записи самых унизительных моментов моих земных лет, чтобы утешиться сравнением с прошлым. Вы, досмертные, имейте это в виду. Если вам плохо от того, что вы умерли, просто вспомните: жизнь не всегда была сахаром. Вкус настоящему придает только одно: то, что прошлое временами было пыткой. Желая утешиться еще больше, нахожу видео, от которого делается неловко: мне шесть лет, и я голышом отплясываю народный танец под старой сосной. На другом мне четыре, и я, сверкая мягким местом в камеру, аккуратно подтираюсь общей туалетной палочкой из бамбука в экологическом лагере.

О боги, кошмарное же у меня было детство.

Случайно проматывая записи, натыкаюсь на мать. То ли в Ташкенте, то ли в Тайбэе она говорит кому-то по телефону: «Нет, Леонард, мы еще не нашли подходящего убийцу…»

В другом файле отец то ли в Осло, то ли в Орландо говорит в трубку: «Наш прежний кандидат в исполнители сбежал с кредитками Камиллы…» Оба крохотных эпизода датированы последними месяцами моей жизни.

Чтобы посмаковать не только свои несчастья, нахожу видеозапись дня рождения моего брата Горана. Если интересно, он пробыл мне братом минут пятнадцать. Родители спасли его из какого-то жуткого лагеря беженцев и усыновили – в основном ради шумихи в прессе. Усыновление это, скажем так, не стало успешным. Они арендовали часть «Диснейуорлда» и заполонили ее странноватыми артистами – дюжиной трупп «Цирка дю Солей». Журналисты, которых было больше, чем гостей, источали мед и патоку. Камеры и микрофоны транслировали каждую секунду волшебной церемонии, когда родители гордо вывели подарок: красивого шетландского пони. Как в такой ситуации было вести себя Горану, которого только что вывезли из страны за останками «железного занавеса»? Вокруг скакали канадские клоуны и махали лентами нимфоподобные китайские гимнастки. Горан определенно ощущал себя почетным гостем – ему презентовали юное трепетное животное с лентами в гриве и хвосте и с мехом, припорошенным блестками. Отец вывел пони в серебряной уздечке и с серебряным бантом – размером с кочан капусты – на миниатюрной шее.

На видео у всех до одного глаза блестели от счастья. Или от ингибитора обратного захвата серотонина. Горану подали богато украшенный старинный нож – разрезать гигантских размеров торт. Жилистое тело лагерного мальчика, согласно обязательным условиям контракта, наряжено в вещи от Ральфа Лорана. Презрительный взгляд каменно-серых глаз прикрыт густой челкой, будто маской анархиста. Дюжина ллойд-вебберовских хоров затягивает духоподъемную версию «Хеппи бёздей», и тут случается страшное.

Это не полностью вина Горана. Во многих культурах дарение животного, обставленное с таким весельем, подразумевает кровавое жертвоприношение. Это примерно то же, что задуть свечи на именинном пироге, прежде чем раскромсать его и раздать гостям. В таких здоровых отсталых обществах свежее мясо – самый ценный дар. Если бы мы понимали это, не были бы так потрясены, когда огромное лезвие метнулось вперед. С той же силой, с какой американский ребенок пытается разом задуть все свечки, Горан гладиаторским движением взмахнул ножом: так начнется же веселый пир! В этом месте я включаю покадровый просмотр. Резвящиеся клоуны замерли в безумных позах. Серебряные поводья дважды обвиты вокруг ладони отца. Замедленный голос матери стонет: «За-га-дай же-ла-ни-е».

Крови нет – поначалу. Далее трагедия происходит растянутыми вспышками. Нож Горана пролетает широкой блестящей дугой, кончик лезвия легко вонзается в мохнатое горло напуганного пони. Прежде чем тот падает, прежде чем горячий кровяной фонтан начинает хлестать во все стороны из артерии и рассеченного горла, глаза животного закатываются так, что видны лишь белки.