Читать книгу "Обреченные - Чак Паланик"

Сатана нетерпеливо притопывает ногой, держа открытой дверь машины. Так велико растущее в нем презрение, что рукопись в его руках начинает тлеть и вспыхивает.

– Небеса ждут! – кричит он.

Широким галантным жестом отец провожает нас к «линкольну».

Мама оглядывает поле мечущегося пламени. Она достает призрачной рукой из кармана призрачного платья большую банку призрачного ксанакса и швыряет ее в огненную даль. Принося эту жертву, она вопит:

– Прощай, гендерное и расовое неравенство в зарплате! Скатертью дорога, постколониальное ухудшение экологии!

Следом за ней отец складывает ладони рупором и кричит:

– Сайонара, деспотический симулякр поп-культуры! До встречи, всеобъемлющее фаллократическое порабощение!

– Мы отправляемся на Небеса! – восклицает мама.

– На Небеса! – вторит отец.

Оба направляются к автомобилю, но тут замечают, что я не с ними. Замешкавшись, они оборачиваются и смотрят туда, где замерла я.

– Идем, – радостно зовет отец. – Мы будем навеки счастливы вместе!

Тьфу ты! Эх, милый твиттерянин. Не могу заставить себя сказать им правду. Я все та же трусиха. Не успеешь чихнуть, как угрюмые демоны уже будут тереть их мочалками в ванной из соляной кислоты. Брюзгливые гарпии станут заливать им в рот теплую мочу. Хуже того, там окажутся и все до последнего проклятые скотиниты – терзаемые и не симпатизирующие моим родителям.

И тут серый кишечник моего мозга отрыгивает последний отчаянный план. Идею заключительного поступка, который докажет мою храбрость.

21 декабря, 15:00 по гавайско-алеутскому времени

Персефона предлагает цену за свою свободу

Отправила Мэдисон Спенсер

([email protected])

Милый твиттерянин!

И как ты отважишься глубоко полюбить, понимая, до чего короткой может быть жизнь?

Все великие мифы – они не в прошлом. Слава не осталась в одних только стародавних временах, не все героические подвиги еще совершены. В качестве доказательства я хватаю котенка. Я останавливаю поток гнусных слов Сатаны, закатив ему пощечину. Да, СПИДЭмили-Канадка, занудная девчонка-призрак может вмазать Князю тьмы, влепить ему по Ctrl+Alt+Обжигающему хлебальнику. Я подбираю Тиграстика и улепетываю. Неохота мне возвращаться в ад для унижений. Не греет меня и мысль навязывать Божью волю насчет абортов и гей-браков.

Отныне я стану доказывать, что существую. Что управляю собственной судьбой.

Как в свое время родители – бывшие виккане[47]и «зеленые», прежде жившие и дышавшие – боролись за спасение полярных медведей и белых тигров, так и я делаю свой отважный шаг. Я бросаюсь в этот выгорающий пейзаж, который так напоминает вид сжигаемых отцовских повесток в армию и пылающих маминых бюстгальтеров.

Позади из окон «линкольна» кричат мои проклятые родители.

– Брось, Мэдди, – говорит мама. – Печальная старушка Земля – это вчерашний день.

Ошалелые от блаженства духи сгоревших заживо скотинитов втекают в «линкольн». Все искренне уверены, что их ждет заслуженная райская награда.

Отец – бывший апологет переработки отходов, биотоплива и акций в защиту природы – кричит мне:

– Да пусть они себе горят, эти кашалоты и горные гориллы! Залезай в машину!

Мама с папой годами спасали незаконных мигрантов и перемазанных сырой нефтью морских выдр, и теперь у меня есть возможность спасти родителей. А может, и вообще всех. Облаченная в испоганенную слизью рубашку, с котом и «Биглем», я отчаянно драпаю вниз по склону. Встряхивая котенка, как когда-то банку, где плескался чай, я лечу в пылающие каньоны, над которыми вздымаются рукотворные пики. Я убегаю в это безликое, блеклое, цвета катаракты, место, забрав с собой единственное существо, какое сумела спасти.

О, звезда души моей – я чувствую стук призрачного сердца за мелодией его урчания. О, мой Тиграстик – я вдыхаю призрачную усладу его меха. Такой запах чувствует твое сердце, когда влюбляешься.

Вдалеке вспыхивает искра голубого цвета. Такой оттенок чует мой нос, когда в грозу я нюхаю озон; такой цвет видят мои пальцы, когда я касаюсь булавки. Это нечто не столько различимое, сколько неизбежное, и я беру на него курс.

Следом за мной, совсем рядом, звеня крыльями, летит ангел Фест. Он заливается: Бог – то, Бог – сё. Ангельский голосок поет, что Господь мне приказывает. Что властью Христовой мне велено.

– Вернись к Богу, – заливается он, – ибо Всемогущий – твой истинный создатель!

За мной по пятам Сатана ведет громадину-«линкольн». Он настырно сигналит и моргает фарами, словно дальнобойщик, который жарит в глуши по скоростной автостраде.

– Отринь себя! – злобно вопит он. Он кричит: – Автодозвон соединил тебя с твоей скорбящей семьей не случайно. Я управляю каждым твоим действием! Я – твой истинный отец!

Не могу понять – преследует он меня или гонит, куда ему надо.

Мои пухлые ноги мчат по белой пластиковой земле, а та крошится, как лед на реке Огайо под беглянкой Элизой из «Хижины дяди Тома». Мать с отцом и бабушка с Папчиком гикают мне в пухлую спину. Кричит мне вслед душа мистера К. И суккуб Бабетт тоже кричит, требует немедля меня изловить.

И все же, милый твиттерянин, я не беспомощна. Я – сбежавший раб посреди пылающего мира.

Я – новая Персефона, которая решила стать больше чем просто дочерью или женой. Не согласна я и на небесный договор о совместной опеке надо мной – не хочу мотаться туда-обратно между раем и адом из одного дома в другой, как я вечно летала между Манилой, Миланом и Милуоки. Моя новая цель – воссоединить противоположные стороны. Я постараюсь помирить Сатану и Бога. Сделав это, устранив коренное противоречие, я улажу и все остальные. Не будет больше разделения на преисподнюю и рай.

Мироздание вокруг меня рушится, и только мой котенок, который мурлычет, уютно устроившись у меня на руках, один лишь Тиграстик верит: я знаю, что делаю.

Конец?