Читать книгу "Нет имени тебе... - Елена Радецкая"

Эта история поразила мое воображение. Нет повести печальнее на свете… Вот о чем можно было написать Дмитрию и порассуждать, как странно устроен мир: любовь старика к девушке вызывает душевное сочувствие и представляется чуть ли не трогательной, если же немолодая женщина полюбит юнца, это кажется неприличным и в лучшем случае вызывает брезгливую жалость.

Вернулись мы домой, потому что замерзли. Как говорит доктор Нус о нынешней погоде, демонстрируя свою просвещенность: «Наше северное лето – карикатура южных зим». Финал же нашей поездки был ошеломителен. На лестнице нас встретила Наталья и сообщила: «Анна умерла». Кто такая Анна? Оказалось, жиличка, жена отмороженного типографа, того, что с деревянной ногой. В дальнейшем выяснилось, что у нее был заворот кишок, умирала она в муках.

Спала я отвратительно. Никогда мне не доводилось ночевать с мертвецом в одном доме. И хотя комната отмороженного была не подо мной, все время мерещилось заупокойное пение и стук деревяшки, будто отмороженный ходил вокруг стола, на котором лежала покойница. Но не я одна бодрствовала на нашем этаже. Явилась Зинаида и забралась ко мне в постель. Ее била дрожь, и она тихо поскуливала. Я закутала ее своим одеялом и гладила по голове.

* * *

Господи, как же я устала, как хочу домой. Где ты, где ты? Я призывала тебя, но ты даже во сне перестал являться.

Проснувшись утром, я заплакала. Это плохой знак. И тогда я подумала, нет, милые друзья, плакать вы меня не заставите! Кто такие «милые друзья» – понятия не имею. Наверное, так я к судьбе обратилась. Вытерла глаза и, хотя слезы продолжали литься, запела:

– Когда воротимся мы в Портленд,

мы будем кротки, как овечки,

но только в Портленд воротиться

нам не придется никогда.

Плакала, пела и улыбалась. В комнату заглянула Зинаида, нерешительно вошла, уставилась на меня и вдруг тоже смущенно улыбнулась. Ее старушечье личико разгладилось и стало на минуту юным и красивым.

– Где это – Портленд? – спросила она, наверное, подумала, что я вспомнила, где мой дом.

Ладно, пусть все идет своим чередом. Прочь, мерехлюндия!

25

Мне казалось, если захочу, то смогу любого человека склонить в свою пользу. На Серафиму мои чары не распространились, а дружба с Зинаидой по-прежнему выводила ее из себя. Она неслучайно предполагала, что у нас есть секрет, и пыталась ножницами вскрыть запертый ящик Зинаидиного бюро, где хранилась шкатулка с письмами Дмитрия. Ее застукала Наталья, а Зинаида после этого завернула письма в платок и каждый день перепрятывала: то в комод под белье положит, то в сундук, то в Натальин чулан. Надо сказать, что она беспрестанно их перечитывала, а когда думала, будто я не вижу, прижимала зачитанные клочки папиросной бумаги к своей горбатой куриной грудке, где трепыхалось ее горемычное сердечко. Вот бедняга! Но я тоже с нетерпением ждала писем Дмитрия. В нашей пустой жизни они явились большим развлечением. Только о чем ему писать, я уже не знала, все, что могла придумать, уже придумала.

«Меня тревожит мысль о том, что Вам, человеку с такой сложной и богатой впечатлениями жизнью, скучно переписываться с особой совершенно ординарной, живущей заботами и впечатлениями сегодняшнего дня».

«И сам не заметил, как привык получать Ваши замечательные письма, а когда они задерживаются, тревожусь. – отвечал Дмитрий. – Не кокетство ли с Вашей стороны называть себя ординарной? Меня удивляет и радует живой отклик на всякое событие, и серьезное, и незначительное, что говорит о присущем Вам уме и неравнодушном сердце. Как прелестно Вы описали караульных, стоявших над снятыми с петель воротами перед домом Колтунчиков! До сих пор, перечитывая, я смеюсь над этой потешною историей и неизбывной глупостью человеческой. Пишите мне, пишите о своих заботах и впечатлениях…»

Я бы ему и про Серафиму с Анелькой написала, но на эту тему наложен запрет.

Совершенно неожиданно в темной лавочке букиниста я нашла «Дон Кихота» и заставила Зинаиду купить книжку, хотя и подозревала старомодно-корявый перевод. Как давно я не путешествовала по Испании! Со мной не было моих чудесных книжек с картинками, которые помогали мне попадать в разные города и вспоминать то, что стерлось в памяти! Но кое-что я помнила и без книжек. На второй странице «Дон Кихота» меня посетило вдохновение, и я поспешила к Зинаиде, чтобы использовать его на полную катушку.

«Милый Дмитрий! Мне захотелось рассказать Вам о самом замечательном, что случилось в моей жизни, о поездке в Испанию. Только давайте условимся до поры до времени не обсуждать, с кем и для чего я там была, ладно? Будем считать (и это правда!), что мое личное участие в поездке было чисто экскурсионным. Итак, мы заключили договор, что писать я буду только о том, что сочту возможным.

Путешествие было кратким, но, быть может, мысль о его быстротечности и обострила чувства. Когда мы обладаем чем-то, не боясь потери, то вряд ли можем относиться к этому трепетно и восторженно. А я знала, что праздник мой ненадолго. Время путешествия – зима. Маршрут: от Барселоны через Кастилию в Андалусию, а оттуда по валенсийскому побережью обратно. В городах мы останавливались для их осмотра и ночевки, а большую часть времени проводили в дороге. Мимо тянулись оливковые рощи, миндальные и цитрусовые сады, огороды, спящие виноградники и поля – желтые, зеленые, коричневые, красные, ржаво-кирпичные, лежали они аккуратными заплатами на равнинах, холмах и на горных террасах. И так все было ухожено здесь и красиво, что возникала невольная, глупая мысль: смотрит Боженька на этот край и радуется. Про Бога я думала, потому что часто дорога лежала в горах и смотрели мы на окрестность с высоты, откуда и Он смотрит. Горы тоже разного цвета, от серых до красных, поросшие лесом – зеленые, на юге – укрытые снегами и сверкающие на солнце серебром. В пещерах, как стрижи, живут цыгане. На вершинах гор развалины замков и дозорных башен. В долинах – городки и селения, небольшие и невысокие, а посреди обязательно несколько колоколен. Мелькают виллы, кладбища за глухими стенами, над которыми возвышаются кипарисы. Пасутся стада овец, коз, несколько лошадей или коров, ослик… Я не могла оторваться от этих картин, я хотела ехать и ехать, смотреть и смотреть на них всю свою жизнь.

Характер испанцев, как мне рассказывали, доброжелательный и гордый, темпераментный, но выдержанный. И все это так. А еще они очень вежливы: «Доброе утро», «пожалуйста». Гостиницы были прекрасные, но мы туда только ночевать приходили. Выше всяких похвал – еда. Мне понравилась национальная кухня и особенно продукты, которых на севере в изобилии нет. А вообще-то мне нравилось все, а если и нет, я предпочитаю не вспоминать об этом.

Темнело рано и мгновенно. Кажется, сумерек испанцы не знают. В Барселону приехали затемно, однако до ужина успели побывать на площади с «поющим фонтаном». Он огромный, круглый, похожий на гигантскую клумбу из мириадов струй, принимающих разные формы и бьющих под таким напором, что вода кажется пухом. Этот фонтан подсвечивается и постоянно меняет цвет и форму: то поднимается огромным султаном, окруженным множеством султанчиков помельче, то возникает, словно бутон, разрастающийся и раскрывающийся на глазах. Он опадает и умирает, чтобы через минуту возродиться пунцовым початком, окруженным нежно голубым воротником, цвет которого переходит в кремовый, потом в салатный, в лимонный, а сам початок, бьющий в середине фонтана, растет и растет вверх, светлея, лиловея. Иногда он похож на актинию, которая из пурпурной превращается в золотую, сводит и разводит щупальца, рассыпается и расстилается сиреневыми, розовыми и лазоревыми туманами. Все движения форм и красок его струй происходят под музыку и, кажется, по воле Вагнера, Чайковского, Равеля, а также под торжественно-неземную «Барселону» в исполнении знаменитой каталонской певицы.