Читать книгу "Эркюль Пуаро и Убийства под монограммой - Софи Ханна"

Там он действительно обнаружил того, о ком рассказывала ему квартирная хозяйка: человека, с которым он уже встречался в «Плезантс» в пятницу; только теперь он удалил всю растительность со своего лица, сильно изрезав его в процессе бритья.

– Добрый день, месье Пуар-роу. – Сэмюэль Кидд поднялся на ноги. – Пари держу, я ее провел, ну, ту, что мне открыла? Она ведь решила, что мы с вами земляки, да?

– Добрый день, мистер Кидд. Я вижу, что со времени нашей последней встречи вас постигло несчастье.

– Несчастье?

– Порезы на лице.

– А, да, тут вы правы, сэр. Понимаете, терпеть не могу, когда у меня рядом с лицом что-то острое. Сразу начинаю представлять себе, как оно втыкается мне прямо в глазное яблоко и перерезает его пополам, вот рука и дрожит. Насчет глаз я вообще мнительный. Говорю себе, не думай об этом, когда бреешься, думай о чем-нибудь другом, – не помогает. Вечно изрежу себя в хлам.

– Заметно. Позвольте поинтересоваться: как вы узнали, что меня можно найти по этому адресу?

– Мистер Лаццари из отеля сказал, что констебль Стэнли Бир говорил, что здесь живет мистер Кэтчпул, и вы тоже, сэр. Извините, что побеспокоил вас дома, но у меня для вас хорошая новость, вот я и подумал, что вы, наверное, захотите услышать ее как можно скорее, поэтому сразу и пришел.

– Что же это за новость?

– Та дама, которая уронила два ключа, ну та, которая выбежала из отеля после убийства… Я вспомнил, кто она такая! Вспомнил, как только глянул в газету сегодня утром. Вообще-то я в них обычно не заглядываю.

– И что же это за дама, месье? Вы правы, Пуаро хотел бы услышать ее имя немедленно.

Проводя кончиком пальца по красному бугристому шраму у себя на левой щеке, Сэмюэль Кидд размышлял:

– По-моему, нельзя разом читать про жизни других людей и жить своей собственной, времени не хватит. Если уж выбирать – а выбирать приходится, – то я за то, чтобы жить самому, а не читать про то, как это делают другие. Но, как я уже говорил, сегодня утром я все же заглянул в газету узнать, нет ли там чего-нибудь по блоксхэмскому делу.

– Oui, – сказал Пуаро, усилием воли сохраняя терпение. – И что вы там увидели?

– Ну, много разного, но в основном то, что полицейские не очень-то продвинулись в расследовании и просят всех, кто что-нибудь знает, прийти и рассказать им. Ну, как вы уже знаете, мистер Пуаро, я кое-что видел, и к вам приходил. Но тогда я еще не мог добавить к лицу имя. А теперь могу!

– Это замечательная новость, мистер Кидд. И она станет еще прекраснее, если имя, которое вам теперь известно, прозвучит уже в следующем вашем предложении, чтобы я тоже мог его узнать.

– Понимаете, вот где я ее видел-то: на фото, в газете. Потому и вспомнил, едва только в газету заглянул. Она известная дама, сэр. Нэнси Дьюкейн – вот как ее зовут.

Глаза Пуаро расширились.

– Нэнси Дьюкейн, художница?

– Да, сэр. Она самая. Богом клянусь. Портреты пишет. Она, она. Да у нее самой мордашка такая, что хоть сейчас портрет с нее пиши. Наверное, потому я ее и запомнил. «Сэмми, – сказал я себе, – это же Нэнси Дьюкейн ты видел у отеля вчера вечером». И вот, пришел рассказать об этом вам.

Глава 12

Незаживающая рана

На следующий день, сразу после завтрака, я отправился к коттеджу Маргарет Эрнст у церкви Всех Святых в Грейт-Холлинге. Входную дверь я нашел приоткрытой и постучал легонько, чтобы она не распахнулась.

Ответа не было, я постучал еще раз, громче.

– Миссис Эрнст? – позвал я. – Маргарет?

Тишина.

Не знаю почему, но я обернулся, почувствовав за своей спиной какое-то шевеление, хотя, наверное, это просто ветер качал ветви деревьев.

Тогда я несильно толкнул дверь, и та со скрипом отворилась. Первое, что я увидел, был шелковый шарф: он лежал на плитах кухонного пола, голубой с синим, затейливого узора. Почему он здесь? Я уже набрал полную грудь воздуха и приготовился к тому, что увижу дальше, как вдруг раздался голос:

– Входите, мистер Кэтчпул.

Я едва не выпрыгнул из кожи. В кухне появилась Маргарет Эрнст.

– О, а я его ищу, – сказала она с улыбкой, нагибаясь за шарфом. – Я знала, что это вы. И дверь специально оставила открытой. Вообще-то я ждала вас еще пять минут назад, но, надо полагать, являться ровно в назначенное время значило бы слишком явно обнаружить свой интерес, не так ли? – И она повела меня внутрь, на ходу обматывая шарф вокруг шеи.

Ее поддразнивание – нисколько не обидное – придало мне смелости, и я заговорил откровеннее, чем мог бы в ином случае.

– Я действительно заинтересован в том, чтобы узнать правду, и нисколько не стыжусь это показать. У кого могло возникнуть желание убить Харриет Сиппель, Иду Грэнсбери и Ричарда Негуса? Полагаю, у вас есть кое-какие предположения на этот счет, и очень хочу их услышать.

– Что это за бумаги?

– Какие бумаги?.. А, эти! – Я и забыл, что они у меня в руках. – Списки. Постояльцы отеля «Блоксхэм» на момент убийства и его служащие. Я подумал, может, вы просмотрите их и скажете мне, если увидите знакомое имя – после того, как ответите на мой вопрос о том, кто мог хотеть убить…

– Нэнси Дьюкейн, – сказала Маргарет. Потом взяла у меня списки и, нахмурившись, стала их просматривать.

Я ответил ей теми же словами, которые Пуаро сказал Сэмюэлю Кидду за день до меня, хотя тогда я еще не знал об этом.

– Нэнси Дьюкейн, художница?

– Подождите. – Мы молчали, пока Маргарет не прочитала до конца оба списка. – К сожалению, ни одного из этих имен я не знаю.

– Вы хотите сказать, что Нэнси Дьюкейн – та, о ком я думаю, художница, портретистка высшего общества, – могла иметь мотив для убийства Харриет Сиппель, Иды Грэнсбери и Ричарда Негуса?

Маргарет сложила оба листка, вернула их мне и жестом позвала меня в гостиную. Когда мы с ней удобно устроились в тех же креслах, что и накануне, она сказала:

– Да. Нэнси Дьюкейн, знаменитая художница. Она единственная, кто, по моему мнению, мог иметь как желание, так и возможность разделаться с Харриет, Идой и Ричардом и кому это сошло бы с рук. Не удивляйтесь, мистер Кэтчпул. Известность не освобождает человека от зла. Но, должна сказать, мне не верится, чтобы Нэнси совершила подобное. Она была вполне цивилизованной женщиной, когда я ее знала, а люди не меняются с годами настолько сильно. Она была смелой женщиной.

Я промолчал, подумав: «В том-то и беда, что почти все убийцы – вполне цивилизованные люди, и шелуха цивилизации слетает с них всего раз, и именно тогда, когда они совершают убийство».

Маргарет продолжала:

– Я почти не спала сегодня, все думала, не мог ли это сделать Уолтер Стоукли, но – нет, вряд ли. Он и встать без посторонней помощи не может, не говоря уже о том, чтобы доставить себя в Лондон. Совершить три убийства подряд ему просто не по силам.