Читать книгу "На вершине все тропы сходятся - Фланнери О'Коннор"

Торопись же, дурень, сказал отец.

Из гостиной по-прежнему доносился размеренный храп матери. Эти звуки, казалось, отмечали ход времени, не имеющего ничего общего с мгновениями, остававшимися Томасу. Больше не было ни звука.

Скорей, кретин, пока она не проснулась, подгонял старик.

Храп прекратился, и Томас услышал, как застонали пружины кровати. Он схватил красную сумочку. Ему казалось, что он прикасается к голому телу, а открыв ее, безошибочно узнал запах девчонки. Дрожа, он запихнул пистолет и положил сумочку на место. Лицо его побагровело.

— Что это Томси кладет мне в сумочку? — Ее довольный смех раздался с лестницы. Томас в ужасе обернулся.

Она спускалась, словно манекенщица, одна босая нога, затем другая выскальзывали из-под кимоно в четком ритме.

— Томси — гадкий, — произнесла она хрипло. Спустившись, она обволокла Томаса страстным взглядом. Его лицо скорее было уже не красным, а серым. Она взяла сумочку, кокетливо распахнула ее и уставилась на пистолет.

Мать выглянула из дверей гостиной.

— Томси засунул пистолет в мою сумочку! — взвизгнула девчонка.

— Ерунда, — зевнула мать. — Зачем это ему засовывать пистолет в твою сумку?

Томас сгорбился, его руки безвольно повисли, словно он только что вытащил их из лужи крови.

— Понятия не имею, зачем, — сказала девчонка. — Но точно знаю, что это он. — Изогнувшись кренделем, она прошлась вокруг Томаса, ухмыляясь и неистово пожирая его глазами. Внезапно она показалась ему абсолютно ясной и открытой — так распахнулась сумочка, стоило до нее дотронуться. Она стояла, склонив голову набок, и смотрела на него недоверчиво. — Ну и ну, — произнесла она медленно. — Ну и дела.

В этот момент Томас проклял не только девчонку, но и весь мировой порядок, позволивший ей существовать на свете.

— Томас не мог положить пистолет в твою сумочку,— сказала мать. — Томас — джентльмен.

Девчонка торжествующе фыркнула.

— Да вот же он. — Она ткнула в открытую сумочку. Ты нашел его в сумочке, ты, недоумок, зашипел старик.

— Я нашел его в сумочке, — закричал Томас, — грязная шлюха украла мой пистолет.

Мать с изумлением услышала в его голосе знакомые интонации. Лицо старой дамы побледнело.

— Черта с два ты его нашел! — взвизгнула Сара Хэм и потянулась за сумочкой, но Томас, повинуясь приказам отца, схватил сумочку и выдернул пистолет. Обезумев, девчонка нацелилась Томасу в горло и вцепилась бы, если бы на защиту не бросилась мать.

Стреляй! взревел старик.

Томас выстрелил. Казалось, он стреляет прямо в средоточие мирового зла, и этот выстрел покончит со смехом всех шлюшек на свете до последнего мелкого визга, и наступят наконец тишина, покой и идеальный порядок.

Эхо замирало волнами. Но прежде, чем угасла последняя волна, открылась дверь, и в прихожую заглянул Фэйрбразер. Его нос сморщился: шериф был огорошен сюрпризом. Но мгновенно его глаза остекленели и отразили всю сцену: старая дама лежала на полу между девчонкой и Томасом.

Мозг шерифа работал как счетная машина. Он без труда разгадал весь замысел: парень задумал пристрелить мамашу и свалить преступление на девчонку, но Фэйрбразер опередил его. Они еще не заметили его головы в дверях. Он пригляделся, и тут его еще раз осенило: прямо над трупом убийца и шлюха готовы были броситься друг другу в объятья. Да, он раскусил их с первого взгляда. Всякое он повидал на своем веку, но эта сцена превзошла все его ожидания.

ХРОМЫЕ ВНИДУТ ПЕРВЫМИ

I

Шепард сидел на табурете у стойки, разделяющей пополам обшитую панелями кухню, и ел утреннюю овсянку прямо из порционной вощеной коробочки, в каких ее доставляли из магазина. Он жевал машинально, не сводя синих глаз со своего сына, пока тот обходил кухонные шкафчики один за другим, выбирая себе на завтрак что-нибудь по вкусу. Десятилетний мальчик был коренаст, белоголов. Шепард провожал его упорным взглядом. Как ясно читаешь будущее этого ребенка по его лицу. Пойдет служить в банк. Или того чище. Возглавит небольшую ссудную кассу. Отцу ничего не нужно, лишь бы сын рос добрым и умел думать о других, да что-то непохоже. Шепард был молод, он рано поседел. Ежик коротких волос узким нимбом осенял его розовое нервное лицо.

Мальчик подошел к стойке, держа под мышкой банку орехового масла, в одной руке у него была тарелка с четвертушкой шоколадного кекса, в другой — бутылочка с кетчупом. Отца он, казалось, не замечал. Он влез на табуретку и стал намазывать кекс маслом. Большие уши лопухами оттопырились у него на голове, как бы растягивая в стороны и без того широко расставленные глаза. Его зеленая футболка так выцвела, что от лихого ковбоя на груди осталась только тень.

— Нортон, я вчера видел Руфуса Джонсона, — сказал Шепард. — И знаешь, чем он занимался?

Мальчик обратил к нему отсутствующий взгляд, слыша, но еще не слушая. Синева отцовских глаз на ребячьем лице будто выцвела, как и футболка, один глаз чуть приметно тяготел к виску.

— Он стоял в подворотне, рылся в помойном баке,— сказал Шепард. — Искал что-нибудь поесть. — Он помолчал, чтобы мальчик лучше прочувствовал сказанное. — Он

голодает, — договорил Шепард, настойчиво взывая взглядом к совести сына.

Мальчик ухватил с тарелки кекс и откусил уголок.

— Нортон, ты вообще представляешь себе, что значит делиться?

Первый проблеск внимания.

— Пожалуйста, тут есть твоя доля, — сказал Нортон.

— Тут есть его доля, — хмуро сказал Шепард. Напрасные старания. Пусть бы, кажется, любой недостаток — буйный нрав, даже склонность приврать, — только не эгоизм.

Мальчик перевернул бутылку с кетчупом и, хлопая до донышку, стал вытряхивать содержимое на кекс. Шепард страдальчески поднял брови.

— Тебе вот десять лет, а Руфусу Джонсону — четырнадцать, — сказал он. — Но твои рубашки наверняка пришлись бы ему впору.— Руфусом Джонсоном из колонии для малолетних преступников он занимался весь этот год. Два месяца назад Руфуса выпустили. — В колонии он еще выглядел прилично, а сейчас — кожа да кости. Уж он-то не закусывает по утрам кексами с ореховым маслом.

Мальчик перестал жевать.

— Да кекс черствый, — сказал он. — Я и намаслил. Шепард отвернулся к окну у конца стойки. Стриженый зеленый газон покато стлался к жидкой пригородной рощице футах в пятидесяти от дома. При покойной жене они часто ели под открытым небом, даже завтракать садились на траве. В те дни он ни разу кс замечал у сына признаков эгоизма.

— Послушай-ка меня, — сказал он, отворачиваясь от окна. — Гляди на меня и слушай.

Мальчик поглядел. Во всяком случае, обратил к отцу глаза.

— Когда Руфус уходил из колонии, я дал ему ключи от нашего дома, во-первых, в знак доверия, а потом, чтоб ему было куда прийти как желанному гостю. Пока они ему не пригодились, но теперь, полагаю, пригодятся — он видел меня, и он голодает. Если же он не решится, я пойду отыщу его и сам приведу сюда. Я не могу спокойно смотреть, как дети питаются отбросами из помойки.