Читать книгу "Четвертый хранитель - Роберт Святополк-Мирский"

Он также предупредил хозяев дома, где мы остановились о ночном нападении. Наш хозяин, его семья и еще десять, двенадцать семей немедленно ушли из деревни. Те же, кому было жалко терять свое добро, решили остаться.

Мы немедленно двинулись в путь и, не останавливаясь лесными тропами, направились в Ольшаны.

Мы благополучно добрались, а на следующий день к нам приехал гонец — сын хозяина того дома, где мы хотели остановиться, — он привез гостинцы от своих родителей и низкий поклон от всех уцелевших.

Ливонцы действительно напали ночью на деревню и все кто там остались, погибли.

С этой минуты князь Иван Ольшанский стал относиться ко мне с необыкновенным почтением и глубоким уважением. Он выделил мне в своем замке комнатку, которую я по своему вкусу превратил в маленькую часовню.

Как ни странно, я помнил все молитвы, все прочитанные мною духовные книги, но кроме этих, сугубо религиозных знаний, ничего в моей памяти не сохранилось.

С той минуты, на протяжении десяти лет я днем и ночью молил Господа, чтобы он вернул мне хотя бы частичку моего прошлого, чтобы я знал, кто же я есть, и какое страшное преступление совершил, что так тяжко наказан.

Мы очень сблизились с князем Ольшанским. У него была добрая и чистая душа младенца, не очень удачная семейная жизнь и огромная тяга к духовному.

Человек мягкий и нерешительный он часто спрашивал у меня совета по самым разным жизненным вопросам, я всегда, как мог, помогал ему, а он, возвращаясь счастливым, говорил мне, что советы мои помогают ему жить в этом жестоком и беспощадном мире.

В последние годы, князь Ольшанский сблизился со своими двоюродными братьями, князьями Федором Бельским и Михайло Олельковичем.

Во все свои поездки князь Иван брал меня с собой, и мы стали часто ездить в гости к Федору Бельскому, то в охотничий терем на Ипути, то в последствии в замок Горваль, а еще позже в Кобрин.

Именно с посещением охотничьего терема на Ипути в 1479 году и связан первый проблеск возвращающейся ко мне памяти.

Это случилось вскоре после того, как я увидел в окне некоего молодого человека, которого, как оказалось в последствии, звали Василий Медведев.

Через несколько дней после того, как я мысленно посоветовал князю Ольшанскому выполнить просьбу этого Медведева, поздней ночью князь явился ко мне очень взволнованный, и у нас состоялся разговор о правде и об истине.

Князь, думая о чем-то своем, задавался вопросом, как решить: на чьей стороне правда, если два человека спорят, и аргументы обоих представляются убедительными.

Князь спросил меня, возможно ли чтобы на свете было много правд, на что я ответил, что, на самом деле, на свете много неправд и все они разные, а правда всегда только одна, она и есть истина.

На вопрос князя как же отличить ее одну единственную от всех неправд я ответил, что если человек живет по нравственным божеским законам, зла не творит, заповеди соблюдает, в грехах кается и Господу молится, то путь правды такому человеку всегда виден.

Князь ушел, а я задумался над своим собственным ответом и дерзновенно помолился, прося у Господа открыть мне правду обо мне самом.

В этот момент что-то во мне шевельнулось, и маленькие искорки памяти вспыхнули в голове. Этот процесс длился больше года, и я не буду описывать здесь тех медленных и постепенных шагов, которыми он продвигался.

После того, как я восстановил в памяти все, что случилось со мной до встречи с молодыми монахами Симоном и Елизаром, мне пришлось приложить очень много стараний к тому, чтобы многими и разными путями, находясь в дали от своей родной тверской земли, узнать, что же произошло в Тверском и Московском княжествах за время моего беспамятного отсутствия.

Благодаря князю Ольшанскому, который не жалел ни денег, ни времени, рассылая посыльных и гонцов во все концы света, собирая по крупицам данные о людях, которые меня интересовали, мне удалось настолько, насколько это оказалось возможным, восстановить картину прошлых событий.

Итак, все началось с моей утренней встречи 22 апреля 1467 года с двумя молодыми монахами.

И тут я должен заметить, что длань Господня простиралась надо мной, и тайный внутренний голос повелел мне в то утро свершить дело, которое казалось совершенно бессмысленным и нелепым.

К этому времени Савватиева пустынь заполнилась несколькими десятками таких же отшельников-пустынников, которые жили в небольших пещерах, подобных моей. Мы готовились к вознесению монастыря вокруг той часовенки, которую построил еще покойный преподобный Савватий. Таким образом, к тому времени пустынь уже не была безлюдным местом — вокруг поселилось много собратьев.

В тот день я проснулся ранее обычного, еще до рассвета, и смутное чувство непонятной тревоги охватило меня. Неизвестно почему я вдруг вспомнил о маленьком ларце с ключиком в виде крестика, прикрепленного к четкам, который мне подарил когда-то преподобный Савватий.

Охваченный чувством неясного беспокойства, как бы сам не понимая, зачем и почему это делаю, я вскочил, собрал все страницы своих записок, скрепил их, прошив нитью, сложил в ларец, запер ключиком.

Затем я выбежал наружу и разбудил иеромонаха отца Владимира, человека заслуживающего самого высокого доверия, благодаря глубокому благочестию.

Я попросил его спрятать и хранить этот ларец до тех пор, пока либо я сам его не востребую, либо явится человек с моим завещанием и просьбой передать ему этот ларец. Отец Владимир удивился, но ничего не сказал, а я в тревоге вернулся к себе и снова углубился в молитву.

Примерно через четверть часа, еще до восхода солнца, тихонько скрипнула позади меня дверь пещерки, я обернулся и увидел, что ко мне согнувшись входят молодые монахи Елизар и Симон, а с ними еще кто-то третий, такой же молодой, как они, и у этого третьего в руках какая-то тряпка.

Я не успел понять, что случилось, когда двое моих юных братьев крепко схватили меня за руки, а тот, третий — незнакомец, прижал к моему лицу тряпку, смоченную резко пахнущей жидкостью, от чего я немедленно потерял сознание.

Я смутно помню, что меня вынесли, тихо и незаметно отнесли в лес, и бросили в какую-то повозку. Потом мы долго, очень долго, ехали, но я даже приблизительно не могу вспомнить сколько дней, потому что как только я приходил в себя, мне снова прикладывали к лицу эту отвратительную тряпку.

Потом мы оказались в каком-то большем и просторном деревянном доме и там мне дали отлежаться несколько дней, кормили и поили, пока, наконец, я окончательно не пришел в себя.

В эти несколько дней я напряженно пытался понять, что все это значит, кто эти молодые образованные люди, притворившиеся монахами, и зачем они привезли меня сюда.

Поскольку я владел лишь одной по настоящему значительной тайной, я сразу догадался, что, скорее всего, речь пойдет об этом, и хотя преподобный Савватий говорил мне, что никто кроме него и меня не знает о ней, быть может, ему самому было неведомо, что с какой-то другой стороны сведенья об этой тайне все же дошли до каких-то злодеев.