Читать книгу "Остров Крым - Василий Аксенов"

На бульваре американец взял Лучникова под руку, в некоеподобие стального зажима и, увлеченно размахивая свободной рукой и заглядывая вглаза, стал развивать идею.

Фильм. Они снимут гигантский блокбастер о воссоединенииКрыма с Россией. Трагический, лирический, иронический, драматический,реалистический и «сюр», в самом своем посыле супер-фильм. Тоталитарный гигантпожирает веселенького кролика по воле последнего. Лучников напишет сценарий.Собственно говоря, сценарий почти готов. Массовка готова. Снимать будет ВиталийГангут. Стокса попрем под жопу коленкой, слишком гениальным стал. Неважно, чтоГангут в Москве, мы его вытащим оттуда, это сейчас не проблема. Принимаешь предложение,старик?

– Отпусти-ка мою руку, – сказал Лучников.

– А в чем дело? – как-то странно удивился Хэлоуэй,но руку не отпустил.

– Закурить хочу, – сказал Лучников. – Какогохера ты вцепился? Что я тебе – баба?

– Ты чудак, какой-то странный тип… – бормотал вроде бырастерянно могучий Октопус и так и не выпускал руки Лучникова. – Тебепредлагают миллионы, а ты…

– Ну-ка! – свободной рукой, ребром ладони,Лучников шарахнул по животу и вырвал свою левую.

Изумленный гигант остановился посреди текущей парижскойтолпы. На него оглядывались. Лучников отошел на несколько шагов, закурил свою«Пантеру» и только тогда спросил:

– От чьего имени ты меня провоцируешь?

– Сволочь! – пролетело в ответ над головамипарижан.

Октопус зашагал прочь, но остановился через несколько метрови снова крикнул:

– Я тебе как другу, а ты… говно!

Еще несколько шагов в слепой ярости и гулкой трубой от кафе«Дё Маго»:

– Знать тебя не хочу!

Лучников не двинулся с места.

Хэлоуэй бухнулся в кресло на тротуаре, в последний разпоказал кулак Лучникову и стал звать официанта.

Лучников увидел через улицу, что из «Липла» вышелСабашников. Он махнул ему рукой, и они стали двигаться ко входу в паркинг, гдеи встретились через минуту. Сабашников, изображая оскорбленную добродетель,поведал Лучникову, как развивались за эти полчаса события на дружескомкинообеде. Американские знаменитости в конце концов обозвали егодегенератом-дворянином, а Володя Гусаков высказался в том духе, что он, с однойстороны, белогвардейский недобиток, а с другой – красный жополиз, а Лючия Кларкрасстегнула ему под столом молнию па ширинке. Как ты понимаешь, обстановка застолом стала невыносимой, не выдержали даже мои закаленные в ЮНЕСКО нервы, и яушел, не сказав ни единого слова.

– За исключением? – спросил Лучников.

– Ну, я только лишь сказал на прощание, что их стол –это «табль де гиньоль», вот и все. После этого ушел, нс сказав ни единогослова. За исключением, ну… Словом, все это кошмар. Миазмы вражды, неизбывногоскандала отравляют мир. Близится час халокаста. Пока не поздно – в монастырь,куда-нибудь на Мальту, куда-нибудь на острова Тристан-да-Кунья… Нс знаешь, гдесамый отдаленный и самый бедный православный монастырь?

Они выехали на поверхность и теперь нужно было пробиратьсячерез все более и более сатанеющее движение па Правый Берег, па улицуБьенфезанс, где вот уже пятьдесят лет жил неудавшийся деятель русской идеигенерал фон Витте.

Лучников ни слова не сказал другу о предложении американца.По сути дела, он и себе нс сказал еще ни слова об этом. Он знал, что его будетразбирать злоба все больше и больше, когда он начнет размышлять над этимкощунственным, типичным для растленных «мани-мэйкеров» с холмов Беверлипредложением.

Так или иначе, он приказал себе пока не заводиться, вернулсяв карусель своего парижского дня и вспомнил о том, что следует позвонить всоветское посольство.

– Алло! Товарищ Тарасов? С вами говорит АндрейЛучников.

– Добрый день, господин Лучников, – расплылся втрубке любезнейший голос. – У телефона Мясниченко.

– Я по поводу своей визы, – сказал Лучников, глядяиз телефонной будки на освещенную солнцем грань церквиСен-Жермен-де-Пре. – Есть ли какое-нибудь движение?

Последнее выражение, типичное для современной совбюрократии,было употреблено сейчас с максимальной точностью. Какое дивное в этот моментпроизошло в мире соединение: господин говорит с товарищем на одном языке. Дивныдела Твои!

– Все в полном порядке, господин Лучников, –товарищ Мясниченко, должно быть, представлял из себя неиссякаемый генератордушевного тепла.

– Возможно ли это? – изумился Лучников.

– Более чем возможно, Андрей Арсениевич.Просто-напросто все уже готово, осталось только сделать пометку в вашемпаспорте. Я жду вас, Андрей Арсениевич.

– Мда-с… честно говоря, я не ожидал такойоперативности… я в дикой запарке… – забормотал Лучников.

– Не извольте беспокоиться, Андрей Арсениевич. Этозаймет у вас не более десяти минут.

Товарищ Мясниченко как бы платит любезностью за любезность,в ответ на лучниковские советизмы, включающие даже и «дикую запарку», отвечаетстарорежимным «не извольте беспокоиться». Так, вероятно, он полагает, говорят,как в классической литературе, нынешние последыши и недобитки.

И в самом деле процедура на рю Гренель заняла не болеедесяти минут. Товарищ Мясниченко оказался молодым человеком, советикусом новойформации: легкая, чуть-чуть развинченная походка, слегка задымленные стильныеочки, любезнейшая, хотя немного кривоватая улыбка.

Сунув паспорт в карман, Лучников бодро прошагал до углабульвара Распай, где в «рено» ждал его Сабашников. Поехали.

Дипломат Петяша, как будто и не прерывался, продолжалстенания:

– Послушай, Андрюшка, давай пошлем все это к едренойфене, давай уедем в Новую Зеландию. Купим землю, устроим там русский фарм,заманим несколько друзей и отца Леонида, будем выращивать овощи, встречатьзакат жизни, читать и толковать Писание… Неужели тебе не надоело – что? –да все это вокруг: Париж, Нью-Йорк, Симфи, Москва, все эти женщины и мужчины,полиция, политика – здесь лучше ехать прямо на Конкорд, – эх, если быможно было собрать десятка два добрых друзей и сбежать подальше из этогобардака, я бы и в монастырь тогда не ушел, остался бы в миру, в тихомпервобытном окружении, ну вот здесь поворачивай на Авеню Вашингтон и ищипарковку.