Читать книгу "t - Виктор Пелевин"

Т. поднял лицо к небу. Прямо над ним в тучах был узкий просвет.

Т. большим пальцем раздавил капсюль и повернулся к чернецам. Глаза Пересвета сузились — он повёл стволом, но, прежде чем он нажал на курок, Т. подкинул бомбу над головой и всем корпусом завалился назад.

Выстрел и слившийся с ним взрыв раздались, когда он уже падал на землю. Он не увидел вспышки. Боли не было, просто в глазах померк свет. Ему показалось, что он падает в яму с источающим жар дном. Странным было то, что сначала она казалась неглубокой, но чем дольше он падал, тем ниже опускалось дно. Никакая пропасть не могла быть так глубока.

Затем навстречу ему подул ветер. Постепенно он делался всё сильнее, и скоро падение начало замедляться, пока не остановилось совсем.

XII

Реальность состояла из двух противоположных сил.

Первой был ветер, ровный и неизменный. Он старался подхватить Т. и унести вверх. В нём была прохлада, и он вселял надежду.

Другой силой была тяжесть, похожая на усталое согласие чего-то огромного и древнего с самим собой. Она была горячей и обессиливающей, и тянула Т. вниз.

В точке, где находился Т., обе силы уравновешивали друг друга с аптекарской точностью.

Сначала осознание этой странной полярности и было единственной мыслью. Потом на неё стали накладываться другие. Мыслей становилось всё больше, и вскоре они перестали быть заметными — вернее, то, что замечало их, исчезло под их потоком и стало незаметным само.

«Это, конечно, не физический ветер и тяжесть, потому что у меня нет тела. У меня, собственно, нет вообще никакой оболочки. Нет даже имени, самого тонкого тела из всех возможных. Имена, которые я носил — не мои, теперь это очевидно. Во мне вообще нет ничего такого, чему можно дать имя. Но кто сейчас об этом думает?»

Ответа не было.

«И ветер, и тяжесть, несомненно, реальны, потому что я их чувствую. Значит, к чему-то эти силы приложены. Допустим, это и есть я, граф Т… Вроде логично. Но откуда берутся эти ветер и тяжесть? Могу я увидеть их источник?»

Оказалось, что источник уже заметен. Им было сгущение мрака впереди.

Однако там был не просто мрак.

Чем дольше Т. вглядывался в него, тем больше различал деталей. Сначала он видел просто шар интенсивной черноты, каким-то образом заметный на таком же тёмном фоне. Затем стало казаться, что в черноте есть нечто белёсое, а потом в этой белёсости начали проступать розоватые желтоватости, которые постепенно слились в черты огромного человеческого лица. Появились глаза, потом нос, рот — и Т. понял, что видит Ариэля.

Лицо его, однако, выглядело непривычно. Правый глаз превратился в узкую щёлочку (Т. решил, что так могло приключиться от ячменя). Нос был припухшим (возможно, насморк, подумал Т.). Но безобразно раздувшаяся нижняя губа несла на себе отчётливые и позорные следы насилия, которые уже совсем никак нельзя было объяснить естественными причинами: на ней чернел пунктир засохших ранок, оставленных, несомненно, зубами после столкновения с твёрдым и быстро движущимся предметом наподобие кулака.

Дальше в восприятии Т. произошла своего рода цепная реакция — как только подтвердилось, что лицо Ариэля несёт на себе следы побоев, оно утратило мистическое величие космического объекта, и даже окружающая его чернота пожухла и выцвела; за несколько мгновений видение оплотнилось, и все мелкие детали, вплоть до пор на нездоровой коже, стали чётко различимы. Глаза Ариэля повернулись, и Т. понял — демиург тоже его видит.

Некоторое время они молча глядели друг на друга.

— Что случилось? — спросил Т.

Было непонятно, как и чем он говорит, но вопрос удалось задать с обычной лёгкостью.

— Со мной? — нехорошо ухмыльнулся Ариэль. — Или с вами?

— С вами, — сказал Т. вежливо. — Я вижу, произошло несчастье.

Ариэль моргнул, и его глаза мокро заблестели. Т. стало любопытно, что произойдёт со слезами демиурга: сорвутся ли они с ресниц и полетят в пространство или же покатятся по щекам? Но Ариэль уже справился с собой, и его распухшие губы раздвинулись в болезненное подобие улыбки.

— Пантелеймон отказал, — сообщил он.

— Я уже догадался, — ответил Т.

— Причём мало того, что отказал. Он отказал в крайне оскорбительной для южного человека форме. Я ведь вам уже говорил, наш кризисный менеджер Сулейман, несмотря на всю свою лондонскую полировку, всё-таки южный человек, а для них вторая сигнальная система — довольно свежая инсталляция, и часто вызывает неконтролируемые эмоции.

— Вторая сигнальная система? — спросил Т. — Что это такое?

— Система условных рефлексов, связанных со словами. В отличие от первой сигнальной системы, связанной с реакциями организма на жар, холод и так далее. Вот скажите, какие ассоциации вызывает у вас слово «козлопетух»?

— Что-то семинарское, — ответил Т. — На подобных примерах в семинарии объясняют тщету человеческого разумения. Мол, человек даже в уме своём не может сотворить ничего нового, а в состоянии только соединять элементы уже созданного Господом. Классический пример — это крылатый бык. Видимо, козлопетух из того же ряда.

— Логично, — сказал Ариэль. — Раз архимандрит, значит, семинарское. А у зверьков ассоциации совсем другие. Сулейман, как этот семинарский термин услышал, забыл все свои европейские понты и дал команду мочить их бизнес ниже пояса. Как он выразился, «пиздячить на самом фундаментальном уровне». Прислал своего интеллектуала, как и обещал — нормальный такой пацан оказался, тёртый. Посидели мы вечерок, подумали, где у них фундаментальный уровень, да и начали, перекрестясь…

— Угу, — отозвался Т., — я видел.

— Про гермафродита мне не особо нравится, это чечен вставил. Зато дальше такое заколбасили, что Дэн Браун нервно сосёт в углу. Грааль, по нашей версии, это мумия Иисуса Христа, примотанная истлевшими бинтами к кресту в специальной синагоге под Ватиканом. С помощью Грааля масоны из мирового правительства управляют ходом истории. Поэтому они мусульман и ненавидят, что на них излучение не действует. А закончить мы хотели тем, что принудительная религия современного белого человечества — это культ мёртвых евреев, разные ответвления которого охватывают и тёмную народную массу, и вольнолюбивую либеральную общественность. Чечен последнюю фразу даже придумал — «это нужно не мёртвым, это нужно живым».

— Что вы такое говорите, — сказал Т., — право, даже страшно делается.

— Да вы не пугайтесь, — хмыкнул Ариэль. — До этого не дошло.

— А что случилось?

— Сулейман, значит, вывесил в Сети пару отрывков — про баржу и гермафродита. Чтоб у Пантелеймона в конторе поняли, что он не шутит. Дальше как обычно — проплатили флеху, всплыли в топ. А как всплыли, Сеть стала обсуждать. Обсуждали, правда, в основном то, почему попы котёнка убили, если у ихнего гермафродита кошачья голова — это я, дурак, недоглядел второпях. Ну и про авраамические религии заспорили, со взаимными нападками. А такие базары отслеживают. В общем, за полчаса дошло до силовых чекистов — вместе с инфой, кто это в топ поднял. Стали они смотреть, какая у Сулеймана крыша, и вдруг видят, что это они сами и есть. Главный у силовых теперь стал генерал Шмыга. Жуткий человек, его реально все боятся. Монстр. Каждое воскресенье летает на Эльбрус — охотится с вертолёта на снежного леопарда. Охрана ставит на склон «макбук эйр» с мак ос десять-шесть,[1]а он его из снайперской винтовки коцает. И ни одна зелёная шавка гавкнуть не может. А у либеральных главный полковник Уркинс.