Читать книгу "За гранью дозволенного - Митч Каллин"

— Кто-нибудь…

— Заткнись!..

Позже перебирал в памяти случившееся, перенастраивая то, во что едва мог поверить: как будто это случилось на самом деле, он был уверен, что оказался не в состоянии ухватить Поло за горло так плотно, что тот начал вырываться.

— Не отвергай меня, ты не должен меня отвергать…

Он сжимал и сжимал шею с такой ненавистью, с таким презрением…

— Чёрт бы тебя побрал, чёрт бы…

И Поло после недолгой борьбы перестал сопротивляться, словно его тело неожиданно приняло яд Джона.

— Сукины дети, вы все — вы погубили меня…

Пальцы не разжались, соскользнув с шеи, покрасневшей от невообразимого давления, — пальцы не пересчитали отброшенные купюры, не смяли их и не сунули в побледневшие губы Поло, в слабо дрожащую глотку.

— Заткнись — просто заткнись…

И не было этих стеклянных глаз, обмякшего тела, сползшего на сиденье унитаза.

— Чёрт бы тебя побрал…

Ничего из этого не случилось.

И тем не менее, несмотря на то как он устал, он не мог забыть, как горячечно полез в карман Поло, как его пальцы нащупали бумажник и вытащили его.

«Кто ты?» — думал он.

Дрожащими руками он сгрёб кредитки и семейные фотографии (Поло рядом с женщиной, Поло с девочкой, Поло — футбольный тренер, окружённый мальчишками). Он раскрыл сложенные листы бумаги, исписанные второпях телефонными номерами и паролями электронной почты; перебрал разнообразные карточки видеопроката, бесплатный купон на бензин — пока, наконец, на свет не появилось водительское удостоверение Поло (не Поло, нет, никогда он не был Поло — Майкл А. Фицпатрик, родился 9.10.1963).

Майкл А. Фицпатрик — имя пронзило мозг, запечатлелось в его памяти вместе с домашним адресом (1492 Южная Фронтера-стрит — улица, по которой он ходил на работу в школу). Имя и адрес затмили всё остальное, он повторял их медленно снова и снова, выходя из кабинки, покидая туалет, выбегая из магазина, — пока он шёл бесчувственно в вечер, не думая о теле, которое оставил, торопясь из туалета по коридору. Вспоминая о смущённом клерке, с которым на секунду встретился взглядом, карие глаза задержались на нём, или о камерах слежения, которые отсняли его быстрый уход, он просто говорил себе:

— Майкл А. Фицпатрик, четырнадцать девяносто два, Фронтера-стрит — Майкл А. Фицпатрик…

Он рванулся в пустыню, слепо пробрался через отдалённую стройку, вдоль грязных авеню, которые скоро будут покрыты асфальтом, мимо пустых рам пригородных домов в разной степени строительства, их брусья и планки пересекались в пыльном небе. У него за спиной начали выть сирены, одна за другой, одна за другой. Потом ему показалось, что сирены стали ближе и преследуют его.

Пока бежал, задыхаясь, он сжимал в руках водительское удостоверение Фицпатрика, не чувствуя, что жёсткий пластик впился в руку. Его ноги уже горели, но ещё не ослабли, и, не чувствуя боли в ладони, он думал, что недели долгих прогулок пошли ему на пользу.

На окраине стройки ворвался в апельсиновый сад, наступил на перезрелый фрукт, углубился в шеренги деревьев. Каждый ряд был словно последний — деревья одного роста росли на одном и том же расстоянии, — это сбило его с толку. Бесчисленные, почти одинаковые ветви и листья смешивались перед ним, закрывая всё, кроме звёзд над головой; боковые ветви тянулись во всех направлениях, зачастую касались его шеи и головы. Пробираясь по этому лабиринту, он двигался в темноте от ряда к ряду, старался не терять точки опоры, даже когда натыкался на отягощённые фруктами ветки. Его сводила с ума мысль, что пустыня так близка, но так недостижима.

Однако он в конце концов нашёл путь из апельсинового сада и, двинувшись вперёд, оглядел пространство, его зрение стало объёмнее: перед ним была ограда из колючей проволоки, за оградой лежали пустыня и чёрно-синее небо. Осторожно раздвигая колючую проволоку, он понял, что в руках у него больше нет водительского удостоверения, увидел, что потерял его где-то среди рядов фруктовых деревьев. Верхняя часть проволоки поднялась легко, и, протиснувшись животом, он перелез на другую сторону ограды — на мгновение задержался, чтобы перевести дух, и увидел бесплодный невысокий кустарник, раскинувшийся так далеко, насколько он мог видеть, похожий на пучки соломы под лунным светом.

Неожиданно почувствовал ветер — лёгкий бриз, дующий через пустыню, раздувающий его куртку, убыстрявший его шаги, и снова побежал. К тому времени, как городские огни померкли вдали, сирены давно смолкли — а он продолжал двигаться, царапаясь о колючие кусты, обходя цереусы, перебираясь через камни, его походка была легка.

Наконец, не в силах идти дальше, подошёл к местечку, где холмистая местность была окружена ломкой дикой травой. Купа бесплодных мескитовых деревьев не давала легко подойти к холму, стояла словно барьер. Высокие странные силуэты цереусов на конце расщелины высились между травы и мескитовых деревьев, создавая бухту.

Здесь стояла тишина — только ветер и шуршание дикой травы, — он уселся в расщелине, утомлённый, в голову била кровь, лёгкие устали, руки и ноги трясло от избытка адреналина. Он вдыхал полной грудью мягкий воздух, поднявшийся после того, как на землю опустилась ночь, высушивал пот на лице, с губ его шёл пар, словно от кучи горячего асфальта. Вскоре закутался в куртку, ум замедлился, кожа немела. Холод не сломил его внимания, его бдительности: за мескитовыми деревьями, за колышущейся дикой травой, за высокими цереусами с их колючими иглами и дикими стволами, он знал, его ждали невидимые фигуры, шныряли повсюду, и, хотя ночь была светлая, и луна виднелась сквозь ветви, и пустыня отражала её белый свет, он чувствовал присутствие преследователей и был изнурён бегством.

Под конец, не в силах держаться прямо, упал спиной на землю, ударившись основанием черепа о камень — в небесах звёздный свет расплывался пятнами. Острая боль охватила его, сделав ещё более бессильным.

«Итак, я убил себя, — думал он, громко стеная. — Я сделал это случайно, и теперь для меня всё кончено»…

В полусознательном состоянии здесь, в лощине, он скорчился на земле — и больше не смог двигаться. Вдыхая воздух, чувствовал, как холод обжигает ноздри, и удивился тому, что ещё существует.

Или, может быть, думал он, он уже умер. Может быть, мёртв уже недели и только воображает себя живым. Может быть, он, как и все остальные, ошибается: сознание не умирает вместе со смертью, и смерть не приводит жизнь к окончанию.

Так что мёртвые тоже могут существовать, двигаться бесшумно, вечно незаметные, каким-то образом живые, делающие свой выбор. Мёртвые или живые, ветер всё равно будет касаться кожи и вызывать мурашки — солнце будет жечь лицо, ночь приносить сон.

«Живой или мёртвый, — думал он, — нет никакой разницы — страдание остаётся».

— Я теперь тоже умер, — прошептал он, его тело расслабилось. — Я словно вы все…

Они появились из-за мескитовых деревьев — направились к нему, ломая траву своими ботинками, смеясь, приближались. Закрыв глаза, он не почувствовал испуга. Вместо этого восхитился их смеху, обрадовался их приходу, эти люди, у тел которых он стоял: его отец, и Банистер, и Фицпатрик — смеющиеся мертвецы.