Читать книгу "Акционерное общество женщин - Елена Котова"

– Кать, ты поедешь к адвокату, или сказать, чтобы он сюда приехал?

– Кыс, ты уже нашла? Спасибо… А кто он?

– Костя сказал – великий адвокат. Не из первой пятерки, потому что там одни понты и все жулики. Но человек публичный, с профайлом, с репутацией.

Через минуту Таня, помощник не только Кати как президента компании, но самый ответственный секретарь из всех ответственных секретарей правлений и советов директоров всех компаний мира, принесла послужной список адвоката, которого нашли Кыса с Костей. Катька попросила пригласить адвоката к ней после обеда, на что Татьяна ответила: «Я уже связалась, Екатерина Степановна, с его адвокатской конторой. Мы подвигали графики, адвокат придет в пять».

В четверть шестого Таня открыла дверь кабинета руководителя и спросила входящего мужчину:

– Я могу вам что-то предложить? Вода, кофе, чай, может, поесть что-то?

– У вас и поесть имеется? Это кстати. Я к вам без обеда, прямо из суда.

– Салат или бутерброды?

– Парочку бутербродов будет в самый раз. С рыбой или сыром. И что-нибудь сладкое: конфетки какие-нибудь. И зеленого чая побольше. Спасибо огромное. Здравствуйте, Екатерина Степановна, я и есть тот самый Герман Генрихович Вульф-Бобоевич.

– Здравствуйте. Почти Бонч-Бруевич, – вырвалось у Катьки.

– Многоуважаемая Екатерина Степановна, если не хотите со мной ссориться, никогда не сравнивайте меня с деятелями антинародной революции, организаторами геноцида против собственной нации.

– Извините, я…

– Ничего страшного. Мы с вами сейчас спокойно чаю попьем, ваша помощница, видите, уже несет, а вы мне все подробненько и обстоятельно, в хронологическом порядке расскажете.

– Обстоятельно еще нечего рассказывать. Все так внезапно… В воскресенье вечером сидим на даче, тут звонит следователь, вызывает меня на допрос…

– Вы меня не поняли, Екатерина Степановна. Что уголовное дело возбуждено, это ясно. Я хочу услышать, с чего все началось.

– С организации допэмиссии.

– Верно. Но про допэмиссию я еще ничего не знаю, кроме того, что в газетах пишут. Хотел бы услышать подробно про вашу компанию. С самого начала, с ее основания. Только погодите минутку, дайте мне свои скрижали и гроссбухи достать.

Катя смотрела на Германа Генриховича и не понимала, как можно за два, да хоть бы и за десять часов рассказать все, что она и ее подруги, основательницы акционерного общества женщин, сделали, прожили, изменили в себе и в обществе за четыре года работы их компании. Это же подобно сказкам Шехерезады… Полторы тысячи дней и ночей.

Она в растерянности разглядывала человека, которого видела впервые в жизни и с кем ей теперь предстояло работать, дружить и не ссориться. Практически вместе жить и одинаково думать.

Высокий и очень прямой, лет под шестьдесят, худой, но крепкого телосложения, без признаков лысины, наоборот, густая черная, как воронье крыло, шевелюра. Вульф-Бобоевич отхлебнул зеленого чая и поднял глаза на Катьку. У Катьки нервы были уже, конечно, совершенно издерганы, ее тошнило, потому что с утра преследовал какой-то рыбно-резиновый запах, а сейчас, похоже, к нему добавился и запах серы.

– А вы… Вы сами уверены, что готовы меня защищать?

– Неужели вы думаете, что я такое дело кому-нибудь другому отдам? Нет, Екатерина Степановна, я сам, только сам. У вас такой необычный случай, фантасмагория, да и только.

– Так вы же еще ничего не знаете…

– Екатерина Степановна, вы незаурядная женщина, рефлексирующий человек, масштабный управленец… Да и вообще, нельзя бросать женщину в беде, нельзя…

Катька не очень поняла смысла этой сентенции, но бегающие полохи пламени в глазах адвоката притягивали, давали надежду, что за ними кроются мысли, идеи, которые сразу, тут же сделают Катькину ситуацию понятнее и легче, что адвокат уже многое понимает в ней, знает, как помочь, что он вообще знает многое, очень многое…

– Наша компания начала работу четыре года назад, в сентябре две тысячи десятого года. Она страхует женщин от шока климакса.

– А что, климакс – это шок?

– Конечно! Любая женщина, даже самая самостоятельная, с молодости живет в неуверенности, в страхах. Свежесть утрачивается с каждым годом. Что будет, если мужчина бросит? А когда молодость совсем пройдет, что будет? Климакс – апогей неуверенности, само слово за себя говорит. Все страхи подтвердились. Но говорить об этом нельзя, это позор, хотя этот «позор» случается со ста процентами женщин. Общество молча, стыдливо, списывает женщину со счетов От этого шок, уныние, депрессия. Мы застраховали женщину от этого шока. Она получает страховку, крупную сумму, которую копила несколько лет. Финансовая независимость уже дает возможность выбора, свободы решения, как строить жизнь дальше. Но дело не только в деньгах. Как только женщина приняла решение купить страховку, она уже стала осмысливать себя по-новому. Какой позор, какой шок? Это придумало общество, в котором мужчинам от женщин нужна только внешность, свежесть, способность рожать детей… Лишается женщина этого – списываем! От этого списания женщина теперь застрахована. Ей это не страшно, у нее уже иная самооценка, за годы членства в обществе она уже познала себя. И физически она совсем в иной форме: научилась следить за собой, поддерживать фигуру, красоту, здоровье. Я, наверное, путано рассказываю?

– Пока все понятно, Екатерина Степановна. Все понятно. Это правильно, что за просвещение вы заставили женщин платить деньги. А как по-другому? По-другому не бывает.

– Герман Генрихович, не знаю, что вы имеете в виду, но по-другому и правда не бывает. Что дается бесплатно – не ценится. Как только женщина начинает платить деньги, она сразу, задолго до климакса, который мы называем «переход за грань», получает возможность заботиться о себе, любить себя, тратить деньги на здоровье и поддержание своей привлекательности. Страховка же – это уверенность, что и после перехода «за грань» эти возможности не исчезнут. В ее образе жизни мало что изменится, и климакс – что бы общество или мужчины про него ни думали – для нее не приговор. Он не означает старость, он перестает быть причиной депрессии. Всего четыре года – и в обществе все поменялось. Климакс – это не унижение, а апогей женской силы и власти. Да, ей пятьдесят пять, скажем. Но она привлекательна, финансово независима, уверена в себе и ни у кого не вызывает жалости. Никто не спишет ее со счетов, она ровня всем остальным.

– Хочу уточнить. Вы не имеете в виду, что ваша деятельность – это борьба за равноправие женщин, правильно я вас понял?

– Конечно. При чем тут равноправие? Можно подумать, что от того, что они в оранжевых жилетах шпалы укладывают, их жизнь стала хоть чем-то лучше. – Вспомнив о феминизме, Катька даже повеселела. – Удивительно, как женщины были едины, когда боролись за равноправие, да и сейчас, вся эта риторика: «гендерный подход», «гендерная политика»… К отходам женского коллективного бессознательного добавляется мутная жижа и словесный понос этих клар и роз… Ой, я даже стихами заговорила, надо же. И в этом… в этих… экскрементах… уже окончательно топят женщину. А в борьбе со временем, с унынием она как была одна, так и осталась. Никто не собирался ей помогать преодолеть свои слабости и страхи. Союзников у нее нет. А теперь есть, если хотите, масонское братство. Наши клиентки образовали особую общность. Они находят в нашей компании ответы на вопросы, как жить, когда не хочется, когда муж бросил, когда в зеркало страшно взглянуть. Им не надо скрывать, что у них приливы или нервные срывы. Что в этом стыдного? Объективная перестройка организма. Никто уже не шепчется по углам: «У бабы климакс, вот она и лезет на стенку».