Читать книгу "Шестой прокуратор Иудеи - Владимир Паутов"

– Он правильно сделал, что выгнал торговцев из Храма, ибо то место святое, предназначенное для общения с Богом, а не базарная площадь. И не к лицу первому среди нас защищать корысть, – настаивал на высказанном мнении член Высшего совета, своим несогласием окончательно разозлив Каиафу. Первосвященник лихорадочно соображал, что же предпринять, ведь заседание, так удачно начавшееся, грозило затянуться и закончиться совершенно непредсказуемым результатом. Этого допустить главный жрец не мог.

– Так я, по-твоему, сделал из Храма базар? – первосвященник грубо перебил оратора. Каиафа начал багроветь от злости и негодования. Торговля в храме была, пожалуй, самой его больной темой. До Каиафы уже стали доходить слухи, что многие священники недовольны тем, как он руководит общинными делами и единолично распоряжается храмовыми доходами и священной казной.

– Да, Каиафа, ты превратил Храм в торговую площадь, в базар! Я ещё раз повторяю: Галилеянин правильно сделал, что повыгонял всех торговцев и менял на улицу – это, во-первых! Во-вторых, мне не приходилось слышать, чтобы он призывал к бунту. Я сам, лично, побывал на его проповедях, и ничего запретного в них не услышал. И ещё мне хотелось бы сказать. Зачем как воры мы собрались глубокой ночью? Что мы собираемся вершить? Справедливый суд или тайный грабёж? Мы сами нарушаем Закон, проводя заседание Синедриона ночью. Я не хочу принимать в таком суде участие, ибо он тайный и потому неправедный. Тебя заела гордыня, первосвященник Каиафа. Уж не метишь ли ты сам на место мессии? И забери деньги твои, тридцать сребреников, что дал мне, я не продаю свою честь и совесть. Больше мне здесь делать нечего! Посмотрим, что скажут простые честные люди, когда узнают об этом судилище? – сказал священник Никодим, побледнев от волнения. Он обвёл взглядом всех сидевших в зале членов Высшего совета. В их глазах Каиафа увидел у кого настороженность, а у кого и сомнения, и только. Он даже немного растерялся. Однако, Ханан, тесть его, поняв затруднения своего зятя, поднялся с места и постарался загасить искры возникшего недоверия единоверцев. Бывший первосвященник всем лицом повернулся к нарушителю спокойствия.

– Погоди, погоди, Никодим! Не горячись! Разве Иосиф Каиафа хочет несправедливости? Но лучше, чтобы один человек умер за людей, ибо гибель одного лучше, чем гибель народа! – медленно проговорил Ханан, давая тем самым возможность и время своему зятю, что-то придумать, дабы исправить внезапно осложнившуюся ситуацию.

Каиафа был благодарен своему родственнику за его поддержку. Первосвященник в этот момент, пока Ханан говорил, лихорадочно соображал, чтобы такое ему предпринять, дабы задержать, оставить, не выпустить из зала неожиданно взбунтовавшегося члена Синедриона.

«Этот правдолюбец может испортить дело! Все молчат, все согласны, все деньги взяли, один он! Что же делать? Как его задержать? Как остановить? А что если его вообще не выпускать из дома? А лучше, – мысль, пришедшая на ум Каиафе, была кощунственна, ибо перед ним находился не просто мирянин, но священник. Да, чего только не сделаешь ради навязчивой идеи стать вторым после Бога. – Так тому и быть!» – не раздумывая долго, решил про себя главный жрец, и ничто уже на свете не смогло бы остановить его в осуществлении моментально придуманного им плана.

Пока Каиафа мыслил, как бы ему остановить взбунтовавшегося священника, в зале поднялся сильный шум. Все присутствовавшие начали бурно спорить между собой, стараясь, перекричать друг друга. Степенность и спокойствие, с каким присутствовавшие в зале члены Синедриона слушали сначала первосвященника, а потом, раскрыв от удивления рты – Никодима, улетучилась в один миг. Они кричали, шумели и готовы были кинуться в драку.

«Теперь эти споры будут длиться долго, и я успею», – радостно подумал первосвященник, неожиданно подвернувшемуся случаю незаметно покинуть заседание. Он быстро встал со своего места и тихо вышел из зала через боковую дверь, что вела в узкий и длинный коридор.

Комната, куда пришёл Каиафа, была довольно маленькой. В неё никто и никогда не входил, ибо ни домочадцы, ни слуги не знали о существовании этой потайной каморки. Правда, только один человек, начальник храмовой стражи, ведал о секретной комнате, но он умел держать язык за зубами, потому и пользовался полным доверием главного жреца.

Первосвященник в два шага пересёк каморку и в дальнем её углу, отбросив со стены ковёр, открыл дверь, которая вела в глубокое подземелье, где находились тюремные камеры. Иосиф Каиафа осторожно, почти на ощупь, спустился вниз по крутым ступенькам каменной лестницы. Стражники, увидев своего хозяина, тут же запалили факелы и молча застыли в ожидании его приказаний. Первосвященник, взяв из рук одного из них огонь, направился в дальний конец подземелья, коротко бросил через плечо почтительно согнувшимся слугам:

– Пойду один!

Те, поклонившись ещё ниже, остались на месте, никто не посмел двинуться вслед за Каиафой и ослушаться его приказа. Первосвященник стремительно прошёл по длинному коридору и остановился около последней камеры. С большим трудом, чертыхаясь и ругаясь про себя, он отодвинул в сторону тяжёлую щеколду и открыл массивную, обитую железом, дверь. Внутри камеры в полной темноте прямо на голом полу сидел человек, который при ярком свете факела сразу вскинул руки вверх и закрыл глаза.

– Вар-равван, тебе назначена смертная казнь, но я, первосвященник иерусалимского Храма, обещаю жизнь, если выполнишь одно моё важное поручение, – наклонившись к сидевшему на соломе пленнику и озираясь по сторонам, почти шёпотом проговорил Каиафа. Даже будучи наедине со смертником жрец опасался посторонних ушей, ибо дело, задуманное им, было слишком серьёзным, чтобы о нём кто-то узнал, а тем более, если этим кем-то стану я, римский прокуратор.

– Что нужно сделать? – так же тихо спросил преступник по имени Вар-равван, который почти месяц тому назад был схвачен по приказу Каиафы, как разбойник и грабитель.

– Я укажу потайную лестницу, она выведет тебя наверх. Ты попадёшь сначала в коридор, пройдя по которому, выйдешь в сад. От моего дома к воротам будет идти человек в светлой накидке. Он чуть прихрамывает на левую ногу, поэтому не ошибёшься. Так вот! Этот человек не должен дойти до ворот. Никогда!!! Слуг во дворе не будет. Никто и ничего не увидит. Ты понял? После этого жизнь тебе обещаю, причём очень хорошую жизнь!

– А не боишься, что я убегу? – ехидно и даже немного нахально спросил пленник.

– Нет, не боюсь! Тебе некуда бежать. А потом далеко ли ты сможешь уйти? Тебя завтра же схватят римляне и по приказу прокуратора тут же казнят. Пилат не любит бандитов и убийц. Следы от кандалов лучшее свидетельство твоих преступлений для прокуратора. Ладно, в сторону пустые разговоры! Можно, конечно, и в коридоре подождать, но там будет очень темно, уж лучше во дворе. У тебя хватит сил? – спрашивал Каиафа узника, но, мысленно находясь в зале заседания, где члены Синедриона уже наверняка приняли предварительное решение по делу самозванного пророка, единогласно осудив того на смертную казнь. А в том, что осудили, первосвященник даже не сомневался.

– Да, и постарайся, чтобы было поменьше крови! – сказал напоследок Каиафа, уже покидая камеру.