Читать книгу "Провокация - Михаил Зайцев"

Ума взобралась на каменную гряду и грязно выругалась – чтобы добраться до почвы, придется не только спуститься по более крутой грани гребня, но хилять еще метров сто по природной брусчатке, а потом выпалывать мокрые травы. Высокие травы и редкие деревья растут за пупырчатым каменным панцирем. Чужие травы придется выдергивать, чтобы добраться до грунта, где, весьма возможно, копошатся чужие черви, тьфу! Какая гадость!

– Будь ты проклят, вонючий старый хрыч, съеденный тутошними червями, и поделом! – высказалась в сердцах Ума, развела руки в стороны, и, неумело балансируя, начала спуск.

5. Пилигрим

В редколесье все видно на большие расстояния, а посему берсерка я заметил издалека. Оживший мертвец сидел на корточках у границы камней и трав. Живой труп осторожно и не спеша выдергивал пучки травы с корнем, чтобы потом брезгливо отбросить их от себя подальше. Он как будто расчищал место себе для могилы. Он! Это точно был он! Не полупрозрачный мираж, не привидение, а неупокоившийся мертвец во плоти, невероятная, невозможная, но объективная реальность.

Я заметил ожившего покойника, которому, как последний дурак, рассказал о себе лишнее в бытность его теплокровной особью, и у меня на миг перестало стучать сердце. Что-то оборвалось во мне. Привычная картина мироздания обернулась рассыпанным пазлом. Глядя в ту сторону, где среди редких деревьев был отчетливо виден мой вчерашний материализовавшийся страх, недостойный истинно верующего, я продолжал по инерции переставлять ноги до тех пор, пока на наткнулся плечом на сучковатый корявый ствол засохшего дерева.

Острый сук воткнулся в мое плечо и будто бы нажал потаенную кнопку «пуск». Остановившееся на объективно краткий миг, субъективно сравнимый с безднами бесконечности, мое ошалелое сердце заработало в сумасшедшем ритме. Догоняя такты сердечных ритмов, включились в работу ноги и понесли меня, куда глаза не глядят. А глаза продолжали глядеть в ту сторону, где, сидя на корточках, дергал траву мертвый берсерк.

Я бежал, задыхаясь и спотыкаясь, натыкаясь на сухие и гибкие стволы и стволики редких деревьев, падая во влажные травы и поднимаясь, я бежал прочь, но не без оглядки, а с вывернутой до предела шеей.

И все-таки меня, последнюю надежду Непокоренных, готовили к акции воистину Великие Люди! Многолетний труд Гениальных, с большой буквы, Учителей и Опытнейших, с заглавных литер, Инструкторов все-таки не пропал даром! Моя живая плоть в панике убегала от ожившей мертвой плоти берсерка, в моем сознании властвовал первобытный страх перед неведомым и необъяснимым, картина привычного мира, рассыпавшись в прах, обратилась в пепел, а руки, мои тренированные руки, словно пара дрессированных змей, выживших после эмоционального взрыва, отлепили от ремня флягу, ножик с несерьезным лезвием, пищалку для отпугивания диких зверей, отбросили все, в данный момент лишнее, быстро и споро, после чего расстегнули пряжку.

Руки сложили ремень петлей, я споткнулся в который уж раз, в очередной раз упал, петля из ремня осталась в правом кулаке, левая ладонь скользнула по траве, кожу случайно оцарапал камешек размером и весом с пряжку ремня, пальцы сжались, подбирая сей нужный им камушек, и ледяным душем на меня снизошло озарение – я понял, зачем моим дрессированным рукам понадобились петля из ремня и камень! И я поверил умным рукам, я им отдался, наперекор глупому мозгу, который все твердил и твердил, мол, нельзя убить мертвого, дескать, это все равно, что оживлять живого, это бессмысленно!

Следя за руками, я развернулся. Благодарно заныла шея. Ее мышцы получили возможность расслабиться, ибо теперь я бежал именно туда, куда все время смотрели мои глаза.

Я бежал обратно, к мертвому берсерку, рвущему траву, и каждый мой последующий полушаг-полупрыжок был осторожнее предыдущего. Я спотыкался все реже и реже, на стволы я больше не натыкался, я все круче и круче горбил спину, приседая на бегу все ниже и ниже. Когда между мной и берсерком оставалась приемлемая для пращи дистанция, я прекратил частить ногами. Я крался к нему тихо-тихо, низко-низко пригнувшись, перемещался от дерева к дереву, по возможности, прячась за ними, выбирая наилучшее свободное от деревьев пространство для броска, сокращая приемлемую дистанцию до оптимальной.

Праща – одно из самых примитивных и самых сложных для освоения орудий войны. Опытный пращник способен посоперничать в эффективности и со снайпером, вооруженным специальным огнестрельным оружием. Опыт обращения с пращой у меня есть, среди прочих опытов мне его прививали долгие годы. Взвешивая на ладони камень, я знаю, с какой силой следует крутануть ремень. Я определяю на ощупь аэродинамические причуды любого боеприпаса. Почти любое тонкое и гибкое подручное средство я мог бы использовать для метания. А уж собственный ремень мне, конечно, знаком и привычен.

Камень в петле, раскручиваю ремень, и... И все же, можно ли убить мертвого? Возможен ли парадокс смерти умершего? А вдруг? Ведь и живой мертвец не что иное, как парадокс парадоксов... Раскрутил ремень, метнул вместе с камнем все свои сумасшедшие размышления, по-прежнему доверяя только рукам, и...

И камень, просвистев свою песню полета, ударился о височную кость живого покойника, и, косо отрикошетив, упал в траву. А голова трупа дернулась так же, как полагается живой голове после подобного попадания твердым в висок. Голову откинуло к плечу, и вчерашняя сквозная рана от луча бластера на шее стала видна гораздо отчетливее.

Берсерк сидел на корточках и поэтому свалился мягко, как куль. Завалился набок, поджатые ноги так и остались согнутыми в коленях, разбитая голова легла повернутой к небу целой височной костью, в руках у трупа остались клочки травы. А мои руки, выполнив привычную им работу, опоясали ремнем талию, в то время как ноги несли меня к трупу. К дважды трупу? Я убил труп? Такое возможно?

Подбегаю к вторично – вчера и сегодня – сраженному наповал. Он лежит неподвижно, с виду – мертвее мертвого. Жаль, разбитый висок мне не видно. Надо бы повернуть ему голову и убедиться, что камень его... Или ранил? Раненый труп, так бывает?

Склоняюсь над моей дважды жертвой и... Честное слово, он дышит! Мы дышим с ним одним и тем же воздухом, наши дыхания смешиваются! Мое, живого человека, и его... Зачем мертвецам дышать?.. Но, чу!

Слышу шаги! Топ-топ-топот твердым по твердому. Поднимаю глаза – на сером гребне, поверх нагромождения валунов вижу человека в тяжелом скафандре. Не помню названия, но точно такой хитон-скафандр я видел на картинке в справочнике оккупантов-пришельцев. Космонавт на пике вырвавшихся из-под гнета земли твердых пород, как это ни странно, выглядит еще более ненормально, чем слабо дышащий мертвец с клочками травы в запачканных грунтом безвольных руках.

Космонавт приподнял толстую руку. В такого типа скафандрах, я помню, должны быть предусмотрены устройства для выстреливания гарпунов на тросиках, дабы человек смог в буквальном смысле осуществить привязку себя к местности. Комулятивный наконечник гарпуна пробивает даже броню, а фиксаторы на суперпрочном древке вплавляются даже... Не помню, во что они способны вплавиться, однако знаю, как выглядят гарпуновыстреливатели – они напоминают подствольник с набалдашником. В набалдашнике – лебедка и резак, чтобы подтянуться на тросике или его обрезать, по необходимости. Кожухи с гарпунами крепятся к рукавам скафандра. Набалдашники расположены в районе локтевых сгибов, оттого и кажется, что у космонавта выпирает кость, когда он сгибает толстую руку. Он ее приподнял и сгибает. Он собирается стрелять в меня гарпуном?.. Да?..