Читать книгу "Отчаяние - Владимир Набоков"

«О каком убийствe?» — спросил я всхлипывая.

«Ах, грязное дeло, — переодeл и убил, — но успокойтесь, друг мой, — не в одной Германии убийцы, у нас есть свои Ландрю, слава Богу, так что вы не единственный. Успокойтесь, все это нервы, здeшняя вода отлично дeйствует на нервы, вeрнeе на желудок, что сводится к тому же».

Он поговорил еще немного и встал. Я отдал ему платок.

«Знаете что? — сказал он, уже стоя в дверях. — А вeдь маленькая графиня к вам неравнодушна. Вы бы сыграли сегодня вечером что-нибудь на роялe (он произвел пальцами трель), увeряю вас, вы бы имeли ее у себя в постели».

Он был уже в коридорe, но вдруг передумал и вернулся.

«В молодые безумные годы, — сказал он, — мы, студенты, однажды кутили, особенно надрызгался самый безбожный из нас, и когда он совсeм был готов, мы нарядили его в рясу, выбрили круглую плeшь, и вот поздно ночью стучимся в женский монастырь, отпирает монахиня, и один из нас говорит: „Ах, сестра моя, поглядите, в какое грустное состояние привел себя этот бeдный аббат, возьмите его, пускай он у вас выспится“. И представьте себe, — они его взяли. Как мы смeялись!» — Доктор слегка присeл и хлопнул себя по ляжкам. Мнe вдруг показалось — а не говорит ли он об этом (переодeли… сошел за другого…) с извeстным умыслом, не подослан ли он, и меня опять обуяла злоба, но, посмотрeв на его глупо сиявшие морщины, я сдержался, сдeлал вид, что смeюсь, он, очень довольный, помахал мнe ручкой и наконец, наконец, оставил меня в покоe.

Несмотря на карикатурное сходство с Раскольниковым… — Нeт, не то. Отставить. Что было дальше? Да: я рeшил, что в первую голову слeдует добыть как можно больше газет. Я побeжал вниз. На лeстницe мнe попался толстый аббат, который посмотрeл на меня с сочувствием, — я понял по его маслянистой улыбкe, что доктор успeл всeм рассказать о нашем примирении. На дворe меня сразу оглушил вeтер, но я не сдался, нетерпeливо прилип к воротам, и вот показался автобус, я замахал и влeз, мы покатили по шоссе, гдe с ума сходила бeлая пыль. В городe я достал нeсколько номеров нeмецких газет и заодно справлялся на почтамтe, нeт ли письма. Письма не оказалось, но зато в газетах было очень много, слишком много… Теперь, послe недeли всепоглощающей литературной работы, я исцeлился и чувствую только презрeние, но тогда холодный издeвательский тон газет доводил меня почти до обморока. В концe концов картина получается такая: в воскресение, десятого марта, в полдень, парикмахер из Кенигсдорфа нашел в лeсу мертвое тeло; отчего он оказался в этом лeсу, гдe и лeтом никто не бывал, и отчего он только вечером сообщил о своей находкe, осталось неясным. Далeе слeдует тот замeчательно смeшной анекдот, который я уже приводил: автомобиль, умышленно оставленный мной возлe опушки, исчез. По слeдам в видe повторяющейся буквы «т» полиция установила марку шин, какие-то кенигсдорфцы, надeленные феноменальной памятью, вспомнили, как проeхал синий двухмeстный кабриолет «Икар» на тангентных колесах с большими втулками, а любезные молодцы из гаража на моей улицe дали всe дополнительные свeдeния, — число сил и цилиндров, и не только полицейский номер, а даже фабричные номера мотора и шасси. Всe думают, что я вот сейчас на этой машинe гдe-то катаюсь, — это упоительно смeшно. Для меня же очевидно, что автомобиль мой кто-то увидeл с шоссе и, не долго думая, присвоил, а трупа-то не примeтил, — спeшил. Напротив — парикмахер, труп нашедший, утверждает, что никакого автомобиля не видал. Он подозрителен, полиции бы, казалось, тут-то его и зацапать, — вeдь и не таким рубили головы, — но как бы не так, его и не думают считать возможным убийцей, — вину свалили на меня сразу, безоговорочно, с холодной и грубой поспeшностью, словно были рады меня уличить, словно мстили мнe, словно я был давно виноват перед ними, и давно жаждали они меня покарать. Едва ли не загодя рeшив, что найденный труп не я, никакого сходства со мной не замeтив, вeрнeе исключив априори возможность сходства (ибо человeк не видит того, что не хочет видeть), полиция с блестящей послeдовательностью удивилась тому, что я думал обмануть мир, просто одeв в свое платье человeка, ничуть на меня не похожего. Глупость и явная пристрастность этого рассуждения уморительны. Основываясь на нем, они усомнились в моих умственных способностях. Было даже предположение, что я ненормальный, это подтвердили нeкоторые лица, знавшие меня, между прочим болван Орловиус (кто еще, — интересно), рассказавший, что я сам себe писал письма (вот это неожиданно!). Что однако, совершенно озадачило полицию, это то, каким образом моя жертва (слово «жертва» особенно смаковалось газетами) очутилась в моих одеждах, или точнeе, как удалось мнe заставить живого человeка надeть не только мой костюм, но даже носки и слишком тeсные для него полуботинки (обуть-то его я мог и постфактум, умники!). Вбив себe в голову, что это не мой труп (т. е. поступив как литературный критик, который, при одном видe книги неприятного ему писателя, рeшает, что книга бездарна, и уже дальше исходит из этого произвольного положения), вбив себe это в голову, они с жадностью накинулись на тe мелкие, совсeм неважные недостатки нашего с Феликсом сходства, которые при болeе глубоком и даровитом отношении к моему созданию прошли бы незамeтно, как в прекрасной книгe не замeчается описка, опечатка. Была упомянута грубость рук, выискали даже какую-то многозначительную мозоль, но отмeтили все же аккуратность ногтей на всeх четырех конечностях, причем кто-то, чуть ли не парикмахер, нашедший труп, обратил внимание сыщиков на то, что в силу нeкоторых обстоятельств, ясных профессионалу (подумаешь!), ногти подрeзал не сам человeк, а другой.

Я никак не могу выяснить, как держалась Лида, когда вызвали ее. Так как, повторяю, ни у кого не было сомнeния, что убитый не я, ее, навeрное, заподозрили в сообщничествe, — сама виновата, могла понять, что страховые денежки тю-тю, и нечего соваться с вдовьими слезами. В концe концов она, вeроятно, не удержится и, вeря в мою невинность и желая спасти меня, разболтает о трагедии моего брата, что будет, впрочем, совершенно зря, так как без особого труда можно установить, что никакого брата у меня никогда не было, — а что касается самоубийства, то вряд ли фантазия полиции осилит пресловутую веревочку.

Для меня, в смыслe моей безопасности, важно слeдующее: убитый не опознан и не может быть опознан. Меж тeм я живу под его именем, кое-гдe слeды этого имени уже оставил, так что найти меня можно было бы в два счета, если бы выяснилось, кого я, как говорится, угробил. Но выяснить это нельзя, что весьма для меня выгодно, так как я слишком устал, чтобы принимать новые мeры. Да и как я могу отрeшиться от имени, которое с таким искусством присвоил? Вeдь я же похож на мое имя, господа, и оно подходит мнe так же, как подходило ему. Нужно быть дураком, чтобы этого не понимать.

А вот автомобиль рано или поздно найдут, но это им не поможет, ибо я и хотeл, чтобы его нашли. Как это смeшно! Они думают, что я услужливо сижу за рулем, а на самом дeлe они найдут самого простого и очень напуганного вора.

Я не упоминаю здeсь ни о чудовищных эпитетах, которыми досужие борзописцы, поставщики сенсаций, негодяи, строящие свои балаганы на крови, считают нужным меня награждать, ни о глубокомысленных рассуждениях психоаналитического характера, до которых охочи фельетонисты. Вся эта мерзость и грязь сначала бeсили меня, особенно уподобления каким-то олухам с вампирными наклонностями, проступки которых в свое время поднимали тираж газет. Был, напримeр, такой, который сжег свой автомобиль с чужим трупом, мудро отрeзав ему ступни, так как он оказался не по мeркe владeльца. Да, впрочем, черт с ними! Ничего общего между нами нeт. Бeсило меня и то, что печатали мою паспортную фотографию, на которой я дeйствительно похож на преступника, такая уж злостная ретушевка, а совершенно непохож на себя самого. Право, могли взять другую, напримeр, ту, гдe гляжу в книгу, дорогой нeжно-шоколадный снимок; тот же фотограф снял меня и в другой позe, гляжу исподлобья, серьезные глаза, палец у виска, — так снимаются нeмецкие беллетристы. Вообще, выбор большой. Есть и любительские снимки: одна фоточка очень удачная, в купальном костюмe на участкe Ардалиона. Кстати, кстати, чуть не забыл: полиция, тщательно производя розыски, осматривая каждый куст и даже роясь в землe, ничего не нашла, кромe одной замeчательной штучки, а именно: бутылки с самодeльной водкой. Водка пролежала там с июня, — я кажется описал, как Лида спрятала ее… Жалeю, что я не запрятал гдe-нибудь и балалайку, чтобы доставить им удовольствие вообразить славянское убийство под чокание рюмочек и пeние «Пожалeй же меня, дорогая…»