Читать книгу "Эффект преломления - Диана Удовиченко"

— Не хочу! — вдруг громко крикнула она. — Не хочу, ты врешь все! Поди прочь!

Проснулась Дарволия, зажгла свечу, подбежала к хозяйке, которая билась на кровати. Зарычали за дверью псы Фицко.

— Борись, госпожа! — говорила мольфарка. — Борись ради дочери! Давай, как я учила…

Губы Эржебеты беззвучно зашевелились, складывая незамысловатые слова. Черный человек отступил, растворился в зеркале.

Наутро выяснилось, что у графини нет молока. Она даже расплакалась от досады — желала сама кормить дочку, хоть и негоже знатной даме этим заниматься.

— Эка невидаль, госпожа! — уговаривала Дарволия. — Оно и к лучшему. Грудь не испортите. Сейчас дитятку козьего молочка дадим, а потом и кормилицу наймем. Самую лучшую возьмем, не сомневайтесь. Благо крестьянки рожают, что твои кошки.

В разные концы Карпат устремились слуги — выискивать для графской дочки кормилицу: чистую, здоровую, добрую. Вскоре в замковом дворе толпились молодые крестьянки с детишками на руках. Всякой хотелось получить хорошую работу.

Эржебета потребовала, чтобы женщин по очереди приводили к ней. Она никому не могла доверить выбор кормилицы для Анны. Одетая в белую батистовую рубаху, возлежала на подушках, держа новорожденную и строго глядя на входящих крестьянок. Дарволия стояла рядом, время от времени что-то говорила на ухо госпоже.

— Эта не годится, слишком молода, — говорила Эржебета. — Наверное, и с ребенком-то не справится…

— А эта старовата что-то. Молока, думаю, мало…

— Эта грязна…

— Глупа…

— Худа…

Ни одну из крестьянок она даже близко не подпустила к Анне. Мольфарка не уговаривала госпожу, лишь смотрела пристально на женщин, словно искала кого-то.

— Так, гляди, и кормилиц не останется, — шептала Агнешка, когда очередная крестьянка уходила ни с чем.

Они с Пирошкой устроились неподалеку от спальни Эржебеты, делая вид, что подметают пол.

— Так может, и не нужна ей кормилица-то? — предположила Пирошка. — Может, для виду выбирает.

— Может, и не нужна. А сама ребеночка кровью будет кормить, лидерку выращивать.

— А ребеночек-то здоров?

— Хорошенькая девочка, здоровенькая, красивая, — одобрительно кивнула Агнешка, у которой уже было трое детишек.

— Жалко дитятко, загубит его ведьма, — загрустила Пирошка, которой не так повезло, как товарке: из-за худобы и длинного носа ее никто замуж так и не взял.

— Не говори, — вздохнула Агнешка. И вдруг дернула подружку за рукав: — Гляди, гляди, какая баба идет!

По лестнице поднималось настоящее страшилище. Огромного роста, выше всякого мужика, в плечах — косая сажень. Женщина была толста и неуклюжа, да к тому же еще ряба. С широкого, покрытого оспинами лица угрюмо смотрели маленькие бесцветные глазки, широкий рот кривился то ли в улыбке, то ли в гримасе, открывая большую щербину в передних зубах. Она прижимала к себе маленький сверток.

— Где здесь дитятко? — спросила она, подходя к служанкам.

— Какое дитятко? — испуганно спросила Агнешка.

— Графское, которое кормить надо, — пробасила бабища.

— А, так ты в кормилицы наниматься пришла? — сладко пропела Агнешка. — Вон туда ступай, милая…

Тяжелым шагом женщина двинулась к спальне графини.

— Надо же, — фыркнула Пирошка. — Этакое чудище, а туда же, в кормилицы…

Эржебета смотрела на переминавшуюся возле двери большую женщину.

— Как тебя зовут?

— Йо Илона, — низким голосом ответила крестьянка.

— Илона. Илонушка… Как мою кормилицу. Кто у тебя, Илонушка? — Графиня кивнула на ребенка.

Крестьянка ухмыльнулась:

— Девочка, госпожа.

Дарволия разглядывала Илону, внимательно слушала беседу и чему-то улыбалась.

— Возьми мою дочку, — предложила вдруг Эржебета, чувствуя, как теплеет на сердце, как спокойствие разливается в душе.

Илона положила своего ребенка в изножье кровати, подошла и бережно приняла Анну. Ее огромные руки держали девочку с трепетной осторожностью, лицо расплылось от умиления:

— Красавица наша, ясная звездочка…

Она расстегнула рубаху, вытащила набухшую, в синих прожилках, грудь, и дала новорожденной. Девочка тут же принялась сосать. Дарволия бросила на Эржебету настороженный взгляд — как-то графиня стерпит такую вольность? Но та лишь улыбнулась:

— Ты принята, Йо Илона.

Эту ночь Эржебета спала спокойно, зная, что Анна в надежных руках. А на следующий день смотрела служанок для новорожденной. Когда десять девок для детских покоев были отобраны, настало время назначить над ними старшую. Эржебета обратила внимание на молодую рыжеволосую женщину по имени Дорота, которую все звали Доркой. Так же, как и с Илоной, графиня ощутила умиротворение и узнавание. Служанка тоже, казалось, что-то почувствовала.

— Благодарствую, ваша светлость, — поклонилась она. — Уж я вас не подведу, верой и правдой служить буду. Только уж будьте милостивы, возьмите еще мою сестру. Она девка хорошая, расторопная, чистая. Ката, выходи!

Дорка вытолкнула вперед застенчивую молодую девушку с длинной, до пояса, белой косой. Едва взглянув на нее, Эржебета кивнула и откинулась на подушки. Все на месте. Круг замкнулся.

— Круг замкнулся, — сказал ночью Черный человек. — Ты обречена.

Графиня закрыла глаза и зашептала беззвучно. Как учила Дарволия.

На другой день ей стало плохо. Старая болезнь опять дала о себе знать.

— Ну а чего ж хотела госпожа? — говорила мольфарка. — Ребенка носила, столько крови в родах потеряла. Вот и аукнулось.

Эржебета лежала на подушках, ощущая, как уходят последние силы. Даже дышать было тяжело.

— Ничего, ничего, госпожа, — утешила Дарволия. — И на этот раз вылечим ваш недуг. Надо только средство сильное. Свежую кровь.

Замок Чахтице, август 1585 года от Рождества Христова

— Ох, болезные, — причитала Пирошка, — ох, на горе пришли из деревни в замок…

— Как-то им теперь, — подхватила Агнешка. — В подвале колдуньи-то…

— Вот ведь смотри, совсем недавно их из деревни в услужение взяли, и тут же в подвал… Чем они так уж успели провиниться?

— Да какая вина… захотелось лидерке проклятой — и отвели девок на муки.

— Подобраться-то туда можно? — вытаращила глаза Пирошка. — Хоть одним глазком глянуть.

— Тю, дурная! Чтоб и тебя туда посадили? — фыркнула Агнешка. — Нет уж, видать, такая судьба у девок. А наше дело крайнее: ничего не видим, ничего не слышим.

К подвалу, где держали трех новых служанок, действительно невозможно было подойти. Тяжелая кованая дверь была заперта на большой замок, а перед нею день и ночь караулил Фицко со своей сворой — десятью огромными, свирепыми черными псами.