Читать книгу "Леннон - Давид Фонкинос"

Как-то утром, проснувшись с чугунной башкой, я обнаружил, что рядом со мной лежит Мэй. В ней воплотилась вся нежность мира. Я крепко обнял ее. Все мое тело источало слезы. Но я не заплакал. Я улыбнулся. Она тоже улыбнулась мне. Это было начало прекрасной истории. Я ни о чем понятия не имел — я никогда ни о чем не имею понятия. Мэй каждый день звонила Йоко и докладывала ей обстановку. Но тут она начала скрытничать. Не могла же она в деталях пересказывать наши любовные перешептывания. Странный это был водевиль, ни один из участников которого не понимал, что думают другие. Мне хотелось поделиться этим с Йоко, но она не желала со мной разговаривать. А это было хуже, чем героиновая ломка. Да, правда, вдали от нее я дышал свободнее, но я никогда не предполагал, что она сожжет все мосты. Кроме того, до меня дошли слухи, что она крутит с каким-то гитаристом. К тому же усатым. Меня с души воротило, когда я представлял себе губы Йоко, касающиеся чьих-то чужих — не моих — губ. И вот как-то раз поутру, выходя из очередного ночного клуба, я поцеловал Мэй под вспышку фотокамеры. Отныне зрителем нашего маскарада стал весь мир.

Йоко никогда мне этого не простит. Мне кажется, ей всегда хотелось, чтобы на нас смотрели как на легендарную пару. Она гораздо лучше, чем я, понимала, кем мы должны быть. Джоном и Йоко. Пусть она не добилась признания как художница, зато участвовала в создании живого мифа. В ней постоянно жила тяга к театральности. Она проявлялась и в нашем общении с прессой. Люди читали нашу историю как роман. По официальной версии, мы расстались временно, решив дать друг другу передышку. Взяли тайм-аут. Но, позволив сфотографировать себя с Мэй, я показал миру неприглядную правду. Смысл которой заключался в чудовищно банальном разрыве. Я искромсал нашу картину ножом. И на сей раз Йоко решила, что между нами действительно все кончено, навсегда.

Я пил и боролся с собой. Моя жизнь превратилась в бесконечный бег на месте. Я пытался двигаться вперед, но меня вновь отбрасывало назад, к моему прошлому. Вы и представить себе не можете, сколько раз в день я слышал один и тот же вопрос: «Ну и когда же появятся обновленные „Битлз“?» Это было единственное, что интересовало людей. Постоянно. В любое время дня и ночи. Это был главный вопрос. Иногда меня подмывало нацепить табличку с надписью: «Кто еще раз спросит, когда возродятся „Битлз“, получит по морде». Вместе с тем это меня даже забавляло. Я имею в виду живучесть «Битлз». Я думал, что страсти быстро улягутся, как это всегда происходит после распада той или иной группы. Ничего подобного. Чем дальше, тем становилось только хуже. Мы и так были великой группой, но время сделало нас грандиозными. Превратило в миф. Как будто снова вернулась пора битломании. Ни о какой нормальной жизни не приходилось и мечтать.

Помню, тогда все бурно обсуждали один порнофильм, кажется, под названием «Глубокая глотка». Мне тоже захотелось его посмотреть. На бульваре Уилшир был кинотеатр. Ясное дело, я принял все меры предосторожности, чтобы меня не узнали. Отправились мы туда вдвоем с приятелем. Припарковались в тихом уголке. Он пошел за билетами. В зал мы собирались войти после начала фильма. Но все-таки кто-то меня узнал, и что тут началось! Я затмил порнуху! Мы по-быстрому слиняли. В конце концов приятель сходил в кино один и попытался рассказать мне, о чем фильм. Но, конечно, это было совсем не то. Не могу сказать, что от его рассказа я как-то очень возбудился. Не знаю, зачем я вам про это говорю. Может, потому, что так и не посмотрел этот несчастный фильм. Он входит в число запретных для меня вещей. Да, у меня потрясающая жизнь, не спорю, но в этой жизни мне часто бывают недоступны ее простые радости.

Меня совершенно не прикалывало помереть в шкуре бывшего битла. Но мои последние пластинки расходились не так уж хорошо. И я не мог не замечать, что все вокруг постоянно талдычат мне про мои старые песни. Но для меня шестидесятые уже были Древней Грецией. И всегда находился какой-нибудь козел, который говорил, что больше всего любит Yesterday. Я в ответ молчал, но, послушайте, что мне за дело до этой песни? Ее написал Пол. Она его от начала до конца. Сколько раз, ужиная в ресторане, я слушал Yesterday — музыканты играли ее, чтобы доставить мне удовольствие. Кем надо быть, чтобы думать, что мне это будет приятно? Да даже если бы это была какая-нибудь моя песня. Я хочу сказать, что это все-таки очень странно, когда тебя в семьдесят четвертом году без конца тычут носом в шестьдесят четвертый.

Однажды я уехал на уикенд в Вегас. По всей видимости, чтобы просвистеть деньги в организованном порядке. Хотя, по-моему, я там и не играл. В основном пил. А это везде одинаково. Алкоголь — это вечное путешествие в одно и то же место. Я сидел в стриптиз-клубе, и даже голая девка задала мне вопрос, возродятся ли «Битлз». Весь кайф с меня как ветром сдуло. Вообще на меня редко нападала такая хандра, как тогда в Вегасе. Со всеми этими концертами has been. И тут я по-настоящему испугался. Представил себе, как в шестьдесят лет пою Love Me Do за пару долларов. Неужели мне светит навсегда стать ярмарочным шутом в костюме битла? Как знать? Может, так оно и будет. Вот и встретимся там все четверо. Седые. Или лысые. Четыре старикашки на ветру.

Мы каждый день получаем все более фантастические предложения о восстановлении группы. Нам сулят миллионы долларов за концерт, песню, ноту. Или просят просто появиться на публике всем составом. Люди спятили. Я поговорил об этом с Полом, и мы оба решили, что будем идиотами, если согласимся. На нас будет смотреть вся планета. И мы наверняка ее разочаруем. Да и кто способен подняться на высоту мифа? Секретарь ООН умолял нас выступить на благотворительном концерте. Ну да, соберись мы вместе на часок — и спасем от голода целую страну. Ладно, это преувеличение. А может, и нет. Но мы больше не можем давать концертов. Честное слово, это невозможно. А вот записать пластинку — дело другое, почему бы и нет. Это я вполне допускаю: что в один прекрасный день мы вчетвером снова придем в студию.

После нескольких месяцев шатаний по Калифорнии я вернулся в Нью-Йорк. Поселился вместе с Мэй Пэнг. Приятно было снова оказаться в своем городе. Лос-Анджелес всегда оставался для меня местом разгула. Городом, где целыми днями сидишь на солнце, пытаясь протрезветь. Конечно, я тосковал по Йоко, но и с Мэй мне порой бывало замечательно. Я даже склонялся к мысли, что для меня начинается новая жизнь. Наши отношения становились серьезными. Мне кажется, мы влюбились друг в друга. Я прислушивался к ее советам. Это она уговорила меня снова начать общаться с сыном. Мы не виделись давным-давно. Я пригласил его в Нью-Йорк, и мы даже на пару дней съездили в Диснейленд. Было славно. Он даже сыграл в одной вещи на моем альбоме Walls and Bridges. Йоко очень тяжело переживала разлуку с дочерью, и ей была невыносима мысль, что я буду видеться с сыном… Нет-нет, вы не подумайте… Я просто хочу сказать… Я понимаю, что ответственность за отношения с Джулианом лежит на мне. Йоко не виновата в моей бесчувственности. Но мне явно нужен был кто-то, кто помог бы мне сблизиться с сыном. Один я ни на что не способен. В том числе быть отцом.

Мэй подтолкнула меня к тому, чтобы восстановить отношения с Полом. Она сказала, что он не сходит у меня с языка, что было сущей правдой. В конце концов я признался ей, что мне его не хватает, и это тоже была правда. В любом случае, злиться друг на друга было глупо. Пора было успокоиться. Мы встретились, и встреча прошла хорошо. Конечно, не так, как раньше, но в общем нормально. Мы же видели друг друга насквозь. Нам даже слова были ни к чему. Как пожилым супругам. Мы стали говорить о своих планах. Музыка всегда позволяла нам быстро находить общий язык. Он собирался в Новый Орлеан записывать Venus and Mars. Я чуть было не сорвался вслед за ним. Но потом сказал себе: не дергайся, тебе уже не семнадцать лет. Время, когда вы вдвоем составляли целый мир, ушло.