Читать книгу "Сентябрьские огни - Карлос Руис Сафон"

— Когда море поднимается, оно заливает устье пещеры, — пояснил Исмаэль. — И другого выхода, кроме шахты наверху, отсюда нет. Как нет и способа добраться до свода снизу.

Он запнулся, и его лицо скрыла темнота.

— Мы в ловушке, — закончил он.

У Ирен кровь стыла в жилах при мысли, что море, медленно поднимаясь, в конце концов утопит их как котят в темной и холодной пещере, словно выпавшей из ночного кошмара. Пока они спасались от механической твари, в ее крови бушевал адреналин, лишая способности рассуждать. Теперь, когда она содрогалась от холода в темной пещере, думать о грядущей медленной смерти было тем более невыносимо.

— Должна же быть какая-то другая возможность выбраться отсюда, — заметила она.

— Ее нет.

— И что нам делать?

— В настоящий момент — ждать…

Ирен сообразила, что ей не следует приставать к другу, требуя от него ответов на неразрешимые вопросы. Исмаэль наверняка осознавал, какой опасности они подвергались в пещере, и, возможно, боялся гораздо больше самой Ирен. Но если поразмыслить, перемена темы разговора точно не повредила бы.

— Есть одна вещь… В Кравенморе… — начала Ирен. — Когда я вошла в ту комнату, то кое-что увидела. Это касалось Альмы Мальтис…

Исмаэль посмотрел на подругу с непроницаемым выражением.

— Я думаю… Мне кажется, что Альма Мальтис и Александра Жан — одно и то же лицо. Александру звали Альма Мальтис в девичестве, до ее брака с Лазарусом, — объяснила Ирен.

— Невозможно. Альма Мальтис утонула у островного маяка много лет назад, — возразил Исмаэль.

— Но ее тело так и не нашли…

— Невозможно, — стоял на своем юноша.

— Пока я находилась в той комнате, я рассмотрела ее портрет и… Кто-то лежал в постели. Женщина.

Исмаэль потер глаза и попытался привести в порядок свои мысли.

— Минутку. Допустим, ты права. Допустим, что Александра Жан и есть та самая Альма Мальтис. Но тогда кого, какую женщину ты видела в Кравенморе? Что за женщина все эти годы жила взаперти в Кравенморе, выдавая себя за больную жену Лазаруса? — задал вопрос Исмаэль.

— Я не знаю… Чем больше мы узнаем подробностей этой истории, тем меньше я понимаю, что к чему, — сказала Ирен. — И меня тревожит еще одно. Для какой цели сделана кукла, которую мы видели на игрушечной фабрике? Она как две капли воды похожа на маму. Стоит мне вспомнить о ней, как у меня волосы на голове дыбом встают. Лазарус мастерит куклу с лицом моей матери…

Ледяная волна захлестнула ребят до лодыжек. За то время, что они просидели на скале, уровень моря поднялся на пядь по меньшей мере. Ирен с Исмаэлем тревожно переглянулись. Море зашумело с новой силой, и поток воды забурлил у входа в грот. Ночь предстояла долгая.

Полночь оставила следы тумана на утесах, поднимавшихся уступ за уступом от пристани до Дома-на-Мысе. Масляный фонарь, при последнем издыхании, все еще раскачивался на веранде. Царила полная тишина, не считая рокота моря и шелеста листьев в лесу. Дориан лежал в постели, крепко сжимая небольшой стеклянный стаканчик со вставленной в него горящей свечой. Он не хотел, чтобы мама заметила свет в его комнате, и тем более не доверял ночнику после всего случившегося. Язычок пламени исполнял причудливый танец в такт его дыханию, словно дух феи огня. Хоровод пляшущих бликов открывал для Дориана целый мир самых неожиданных форм в каждом углу. Мальчик вздохнул. В ту ночь он не смог бы сомкнуть глаз, даже если бы его озолотили.

Попрощавшись с Лазарусом, Симона заглянула в спальню к сыну, желая убедиться, что с ним все в порядке. Дориан лежал под одеялом, свернувшись калачиком (полностью одетый), демонстрируя хрестоматийное исполнение сценки «сладкий сон младенца». Мать покинула комнату ребенка довольная и собиралась последовать его примеру. С тех пор прошло много часов, а может, и лет — по оценке самого Дориана. Бесконечно длившаяся ночь предоставила ему массу возможностей убедиться, что нервы у него натянуты ничуть не хуже струн в пианино. Сердце его пускалось в галоп от малейшего скрипа, отблеска или тени.

Постепенно огонек свечи испускал дух. В конце концов он уменьшился до крошечного голубого шарика, бледное свечение которого уже не могло потеснить сумрак. В один миг темнота вновь заполонила территорию, которую уступала столь неохотно. Дориан чувствовал, как густеют в стаканчике капли горячего воска. Рядышком, на тумбочке, безмолвно наблюдал за ним серебристый ангел, подаренный Лазарусом. «Все нормально», — успокаивал себя Дориан. Он решил прибегнуть к проверенному лекарству против бессонницы и кошмаров — пойти поесть.

Мальчик отбросил одеяло и встал. Он предпочел не надевать башмаки, чтобы избежать сотен тысяч скрипящих и хрустящих звуков, казалось, сбегавшихся к его стопам всякий раз, когда он пытался тайком пробраться по коридорам Дома-на-Мысе. Собрав последние остатки мужества, он на цыпочках прокрался к двери. Потребовалось целых десять секунд, чтобы открыть замок, не устроив посреди ночи обычного концерта заржавевших петель, но игра стоила свеч. Дориан отворил створку с особой осторожностью — очень медленно — и произвел рекогносцировку. Коридор терялся во мраке, и от лестницы на стену ложилась светотень. Не было заметно никакого движения — ни одна пылинка не витала в воздухе. Дориан закрыл комнату и бесшумно проскользнул к лестнице, миновав дверь в спальню Ирен.

Сестра отправилась спать давным-давно, сославшись на зверскую головную боль. Но Дориан подозревал, что Ирен до сих пор читает или пишет слюнявые любовные письма своему морячку, с которым она в последнее время проводила по двадцать шесть часов в сутки. С тех пор как Дориан увидел сестру в нарядном платье Симоны, он знал, что от Ирен можно ожидать только одного — проблем. Спускаясь по ступеням лестницы на манер следопыта, Дориан пообещал себе, что если однажды он совершит такую глупость и влюбится, то, конечно, будет вести себя с большим достоинством. С женщинами вроде Греты Гарбо нет места глупостям. Никаких любовных записочек, ни веников цветов. Трусость простительна, но пошлость — никогда.

Очутившись на первом этаже, Дориан обнаружил, что дом окружен плотной пеленой тумана и белесая рыхлая масса облепила окна, застилая видимость. Мысленно посмеиваясь над сестрой, Дориан пришел в хорошее настроение, но теперь оно испарилось. «Конденсат воды, — успокаивал он себя. — Туман — всего лишь скопление мельчайших частичек воды в воздухе. Элементарная химия». Приняв за аксиому утешительную научную точку зрения, мальчик не обратил внимания, что сквозь щели в окнах в дом просачивались клочья тумана, и спокойно отправился на кухню. Там он убедился, что в романе Ирен с «капитаном Штормом» имеются свои положительные стороны: начав с ним встречаться, сестрица ни разу не прикоснулась к заветной коробке швейцарских шоколадных конфет, которую Симона хранила во втором ящике кладового шкафа.

Облизываясь, как кот на сметану, Дориан отправил в рот первую шоколадку. От волны ароматной сладости, насыщенной вкусом трюфеля, миндаля и какао, закружилась голова. По мнению Дориана, после картографии шоколад являлся вторым величайшим достижением человечества. Особенно конфеты. «Изобретательный народ швейцарцы, — подумал мальчик. — Часы и шоколадки — вот смысл жизни». Неожиданный резкий звук грубо исторг ребенка из радужного мира приятных философских размышлений. Звук послышался снова. Дориан оцепенел, вторая конфета выскользнула у него из пальцев. Кто-то стучал в дверь.