Читать книгу "Буквари и антиквары - Нелли Воскобойник"

закончилось это печально. Однажды ожила виолончель. Она превратилась в сорокалетнюю женщину с глубокой властной колоратурой. Пропорции ее тела были, конечно, безупречны. А все же сорокалетняя матрона совсем не то же самое, что чарующая юная девушка с нежным сопрано. Она пожелала выйти замуж за мастера, сотворившего ее, и семнадцатилетний юноша не посмел уклониться.

Тут уж она стала хозяйкой, и с тех пор никакие струнные не были настолько божественны, чтобы в них могла поселиться женская душа. Так и закончились кремонские превращения.

Стена Плача

Букварь

Александр Янай был красивым мужчиной тридцати четырех лет. У него были вьющиеся волосы, почти не тронутые сединой, прямой нос и внимательные черные глаза под безупречными дугами бровей. Лицо он тщательно брил в соседней цирюльне. Хитоны носил самые элегантные и сандалии заказывал у лучшего сапожника Иерусалима. У Александра был прекрасный дом с небольшим ухоженным садом на Хевронской дороге.

Он гордился тем, что не следует суевериям стариков, хотя и вспоминал с умилением, как ходил вместе с дедом, отцом и мамой, братьями отца и их семьями в храм, ведя на веревочке собственного ягненка для великой пасхальной жертвы. Как они все стояли, перешучиваясь, в блеющей и мекающей очереди к жертвеннику, а потом сидели у деда за роскошным праздничным столом, где вместо хлеба лежали опресноки[17].

Взрослый Александр в храм не ходил и никаких обычаев не соблюдал. Правда, и Зевсу не поклонялся. Он был образованным человеком широких взглядов, больше всех авторов любил Аристотеля и гордился, что его восьмилетние близнецы уже читают с греком-воспитателем третью главу «Илиады».

Книжная лавка Александра находилась на улице Яффы. У него был богатейший выбор книг: трактаты по философии, естествознанию, истории и медицине, стихи, пьесы Архилоха и Аристофана и даже свитки на латыни, которую знали немногие.

В последнее время, в связи с бессмысленными и вздорными ограничениями властей, запретивших все еврейское, Александру пришлось спрятать все свитки, написанные на иврите, в кладовку. Гонения на язык и религию стариков раздражали его и казались недостойными великой греческой культуры, призванной нести просвещение и свободу.

Он мрачнел, слушая рассказы знакомых о разрушении синагоги в Храмовом дворе, о сожженных рукописях и людях, арестованных за сделанное сыну обрезание или найденный в доме букварь. У себя дома Александр говорил по-гречески и переходил на иврит, только если хотел сказать жене что-нибудь, чего дети не должны были понять. Но мысль о том, что книги в кладовке подвергают его опасности и лучше бы их уничтожить, лишила его сна.

И в лавке теперь больше, чем книг, папирусов, вощеных дощечек, стилосов, перьев и чернил, покупали пемзы. Александр и сам подумывал, что лучше не сжечь пергаменты, лежащие под лестницей, а стереть текст, так чтобы его нельзя было прочесть. Эта мысль преследовала его по ночам. Он слышал в полусне скребущий звук пемзы и видел священные свитки, превращающиеся под руками трудолюбивых трусов в куски второсортного пергамента.

Бессонница томила и одолевала его. Самой страшной была мысль о том, что, когда минуют отвратительные времена, не останется людей, которые сумеют заново написать исчезнувшие слова. Его собственные дети не знали букв святого языка. Раньше он и не думал учить их ивритским буквам. А теперь это было смертельно опасно.

Однажды, придя в свою лавку в полусне, Александр взял с полки игрушку – восьмигранный черный деревянный волчок. Вырезал стилосом на мягком дереве по одной букве на каждой грани и аккуратно закрасил углубления красными чернилами. Игрушка стала яркой и нарядной. Он закрутил волчок. И ח ז ו ה ד ג ב א слились в черно-красный узор. Он вышел на улицу, позвал мальчишку, слоняющегося без дела, и дал ему игрушку.

– Покажи ее отцу, – сказал Александр Янай. – Скажи, что я дал. Если он разрешит – играй.

В эту ночь ему удалось проспать несколько часов подряд. Утром, вместо того чтобы открывать свою лавку, Александр пошел к столяру и заказал ему сто одинаковых деревянных волчков. Он вписывал в них красные буквы – на трех волчках помещался весь алеф-бет. Александр сам раздал игрушки детям, не забывая каждому напомнить, что играть в них можно только с разрешения отца.

Он купил хибарку цирюльника и устроил там склад для своей лавки, а дверь в старую кладовку под лестницей замуровал и закрасил. То, что осталось внутри, будет спокойно дожидаться лучших времен. Теперь он снова научился смеяться, а вечером засыпал, как только добирался до своего ложа. Ему снились играющие дети, и во сне он улыбался.

Четырехгрошовый работник

У одного богатого еврея было несколько слуг. И он платил всем по-разному. Однажды раздосадованный Йоселе пришел к хозяину и стал жаловаться: «Я работаю на тебя с рассвета и до ночи, весь день бегаю по твоим поручениям, не знаю отдыха, а ты мне в пятницу даешь четыре гривенника. А Хаим никуда не торопится, ходит со своей тетрадкой, как барин, да еще на других слуг покрикивает, а ты платишь ему три рубля в неделю. Где же здесь справедливость?»

Хозяин посмотрел на него, почесал пальцем затылок и, не отвечая, велел пойти узнать, что за шум за окном.

Йоселе выбежал за дверь, вернулся и сказал, что за окном телеги остановились и возчики галдят.

– Откуда телеги? – спросил хозяин.

Йоселе выскочил на улицу, поговорил с одним из кучеров и моментально вернулся. – Из Черновиц, хозяин!

– А куда едут?

Йоселе выбежал из дома, разузнал и мигом воротился.

– В Житомир!

– А что везут?

Йоселе, не ленясь, побежал за дверь, быстро обернулся и сообщил:

– Овес!

– Почем будут продавать?

Йоселе, не медля, с радостью бросился выполнять поручение. Прибежал, запыхавшись, и ответил:

– По тридцать пять копеек за мешок

– Ну что же, – сказал хозяин, – хорошо! Пойди позови ко мне Хаима.

Пришел Хаим.

– Что там за окном? – спросил хозяин.

– Там обоз, – отвечает Хаим. – Везет из Черновиц в Житомир сто двадцать мешков овса. Собирались продавать по тридцать пять копеек за мешок, но я их убедил, что овес отлично уродился и больше как по тридцать они не выручат, да еще им ехать неделю. Так что мы сторговались, они нам отдали по двадцать шесть. Как раз теперь сгружают. Заодно у нас две бочки меда купили. И как они теперь возвращаются обратно, то бесплатно подвезут тетю Басю до ее больной сестры в Кицмань.

– Так! – сказал хозяин, повернувшись к Йоселе. – Понял, шлемазл? За то я ему и плачу двенадцать рублей в месяц. А ты и есть фир гилдикер мишурес!