Читать книгу "Внутри газовых камер. Подлинный рассказ работника крематория Освенцима - Шломо Венеция"

было достаточно еды, а значит, и сил, чтобы не заболеть. Портсигар я уже обменял на две круглые буханки хлеба, кусок колбасы, и все. Вот сколько стоит небольшое количество еды в лагере… По крайней мере, это помогло нам продержаться еще несколько дней.

В то время оставшиеся из зондеркоманды должны были вернуться ночевать в мужской лагерь, так как начали демонтировать крышу крематория. Так что мы вернулись в изолированный барак, где провели первые ночи в составе зондеркоманды. Там нас оказалось не более семидесяти человек, поэтому недостатка в месте для хранения вещей не было. Нам всегда строго запрещалось вступать в контакт с другими заключенными. Как правило, эсэсовцы отводили нас ко входу в мужской сектор лагеря и ставили одного из нас следить за тем, чтобы никто не вышел из барака. Если же кто-то выходил, ответственный за наблюдение также подвергался суровому наказанию.

Вечером 17 января охранник СС проводил нас в барак и сказал, что нам категорически запрещено покидать его. Это было крайне необычно. Он даже добавил, как будто мы еще не знали: «Тому, кто попытается выйти, несдобровать!» То, что он счел нужным повторить и без того очевидную для всех вещь, показалось нам подозрительным. Тем более что в тот день, возвращаясь в бараки, мы прошли мимо многочисленных верениц заключенных, выходивших из лагеря, словно они собирались на работу, хотя на улице уже смеркалось (было, наверное, часов шесть вечера). По дороге мне удалось незаметно спросить у кого-то: «Was ist?» («Что происходит?») В ответ человек прошептал: «Evakuieren!» Я не сразу понял, что если всех эвакуировали, кроме зондеркоманды, членам которой приказали оставаться на месте, то это потому, что нас хотели заманить в ловушку, словно мышей, и убить. Мы зашли в барак, но, как только немец отошел, вышли и незаметно присоединились к группам, выходящим из лагеря…

Было сформировано несколько групп по несколько тысяч заключенных в каждой, так как невозможно было отправить всех в одно место. Сначала нас отправили в Освенцим I, чтобы мы присоединились к другим заключенным, которые также были готовы к эвакуации. Стояла уже глубокая ночь. В Освенциме I я нашел своего зятя, а также других знакомых, включая двоюродного брата моего зятя, Йозефа Мано, и других. Каждому давали три порции хлеба с маленьким кусочком маргарина на дорогу. Опасаясь, что их украдут, я предпочел сразу все проглотить, чтобы в желудке было хоть что-то.

Была середина зимы, на улице – сплошные снег и лед. Стоял зверский холод. Тем не менее я был счастлив, так как знал, что покину это место, но прежде всего оттого, что избежал запланированной ликвидации зондеркоманды. Время от времени по ночам между заключенными проходил немец и кричал: «Wer hat im Sonderkommando gearbeitet?» («Кто работает в зондеркоманде?») Разумеется, все держали рот на замке. Он регулярно задавал этот вопрос на протяжении всей дороги, потому что по-другому им было нас не найти. В ту ночь, ночь перед так называемым маршем смерти, я совершенно не спал. Места на всех не хватило, и я провел ее, прижавшись к другим людям стоя. Но даже при этом мне повезло, так как я попал внутрь здания, в то время как некоторые остались ночевать на улице.

На следующее утро мы покинули Освенцим. В моей колонне было, наверное, пять или шесть тысяч человек. Мы шли несколько дней, всегда группами в пять рядов по пять человек, по морозу. Ночью мы останавливались в какой-нибудь деревне, в хлеву, и приходилось стараться, чтобы найти себе место для отдыха. Самым находчивым удавалось разместиться в помещении, в то время как остальные оставались на улице. Многие замерзли ночами до смерти или отморозили ноги. Тех, кто больше не мог идти, расстреливали прямо на месте. Мы еле волочили ноги, умирали от жажды, холода, голода… Но должны были идти, идти и идти. Тех, кто падал от усталости, казнили эсэсовцы, замыкавшие нашу процессию.

Так продолжалось десять или двенадцать дней.

Попадались ли вам на пути гражданские лица?

Да, часто, хотя немцы старались обходить города стороной, предпочитая узкие дороги, на которых можно было увидеть лишь отдельные фермы. Местные жители смотрели, как мы проходим, и, наверное, тоже были напуганы. Хочу отдать должное одной пожилой полячке, которую мы встретили на второй день. Она бросила нам три или четыре больших буханки хлеба. Я был одним из счастливчиков, которым удалось заполучить одну из них. Немцы строго-настрого запрещали это делать, но она все равно бросила сколько смогла.

Мне неоднократно удавалось находить в дороге разные вещи, без которых я бы попросту не выжил. Так, однажды вечером мы остановились у какого-то сарая. Когда вошли внутрь, я увидел на полу небольшое окошко. Я разбил его, чтобы пролезть внутрь. Нужно было спуститься вниз, но там была кромешная тьма. Я попросил брата и Якоба взять меня за руки и медленно опустить вниз. Там оказалось не очень глубоко. Фермер соорудил в земле небольшой погреб для хранения картофеля в песке. Увидев картофель, мы сразу же на него набросились и съели.

В другой раз я спал в хлеву на сене. Это было довольно большое помещение, и сено немного согревало нас. Мы умирали от усталости, совершенно без сил, однако немцы дали нам поспать всего несколько часов, а на рассвете заставили идти. В тот раз несколько человек решили спрятаться под сеном. Но немцы крикнули, что собираются поджечь сарай, когда будут уходить. Мы побежали к остальным, пробираясь сквозь ряды.

Через три или четыре дня мы прибыли на небольшую деревенскую станцию, где нас ждали открытые вагоны, вроде тех, что использовались для перевозки угля. В вагоны мы набились так плотно, что никто не мог даже пошевелиться. Сесть было попросту невозможно. Снег хлестал нас по лицу в такт движению поезда. Так продолжалось два дня, без остановок, без еды.

Всем казалось очевидным, что немцы в конце концов бросят нас где-нибудь, чтобы не замедлять свой побег. Думаю, именно поэтому так мало людей вокруг нас пытались бежать. Кое-кто все же совершил попытку, когда представился случай. Во время остановки поезда немец разрешил некоторым заключенным выйти, чтобы облегчиться. Многие воспользовались этой возможностью и убежали, но я не знаю, как далеко они ушли. Я не пытался ничего сделать, потому что был искренне убежден, что нас оставят одних посреди полей, чтобы было легче бежать от наступающих советских войск. И я был уверен, что везти нас им попросту некуда. Я не хотел рисковать получить пулю при попытке сбежать, умерев