Читать книгу "Девочка из Аушвица. Реальная история надежды, любви и потери - Сара Лейбовиц"

потаенный уголок, выкопали ямку в снегу и положили мясо туда.

Я вернулась в блок и постояла снаружи, прислонившись к стене и наблюдая за людьми вокруг. Среди заключенных были нееврейки – украинки и коммунистки, – которые сейчас радовались освобождению. В отличие от нас, они не лишились своих семей, не пережили национальной трагедии. Мы сами еще не знали слова «холокост» и не представляли себе масштабов истребления, но понимали, что это катастрофа не личного, а общемирового плана. Бывали моменты, когда нам казалось, что мы – единственные евреи, оставшиеся на Земле.

Украинки и коммунистки обнимались и целовались, падали в снег и пели, крестились, благословляли и благодарили русских за то, что те вошли в Аушвиц и освободили нас. Вместе с русскими солдатами они распевали песни, вне себя от радости.

Слезы выступили у меня на глазах, и я начала всхлипывать. Я вернулась в блок и подошла к подругам, которые так и лежали на нарах. Я сказала:

– Куда я пойду завтра, в воскресенье? Кто меня ждет? Где я окажусь? Из моей семьи никого не осталось.

Они заплакали вместе со мной; каждая беспокоилась о своем будущем. Ни у кого из нас не было места, куда мы могли бы вернуться. Мы все лишились своих семей.

После ночи слез и беспокойного сна мы проснулись наутро и узнали, что в лагере случилось тяжелое пищевое отравление. Его вызвала конина, зараженная бактериями. Все, кто поел мяса, в особенности сырого, страшно отравились, и многие в ту ночь умерли и лежали в снегу.

Среди мертвых были русские солдаты, украинки, польки и коммунистки, а также заключенные-еврейки. Только те, кто не стал есть конину, спаслись от отравления.

С тяжелым сердцем оставшиеся в живых солдаты и заключенные перетащили трупы в другие блоки и оставили там. Эта массовая гибель стала резким контрастом со вчерашним праздником в честь освобождения.

Семьдесят лет спустя

Эти Эльбойм

История моей матери о том, как она искала соль, чтобы сделать кошерным кусок конины, в своей комичности всегда приносила мне облегчение. Мой отец, да покоится он с миром, обычно сидел рядом с нами, слушал эту историю вместе со мной и улыбался.

– Только представь, – говорил он мне, – мама пошла искать соль, чтобы сделать кошерным мясо от нечистого животного!

Моя мать смеялась легким серебристым смехом. Она любила пересказывать смешные случаи и анекдоты, у нее был настоящий дар рассказчицы; поскольку это была ее личная история, она имела полное право рассматривать ее как комический эпизод. Но потом взгляд моего отца мутился, и на глаза набегали слезы, потому что история юной девушки в Аушвице, ищущей соль, чтобы сделать кошерной конину, свидетельствовала также о духовном величии и сильной, чистой и невинной вере.

– Мама искала соль, чтобы сделать кошерной конину, – повторял отец с гордостью, любовью и восторгом. Даже в глубинах ада, потеряв всю семью и став свидетельницей того, как убивали невинных людей, мама старалась соблюдать иудейские законы, к которым была приучена дома. Ее веру в Творца не растоптал солдатский сапог, не развеял дым крематория, не ослабили голод, усталость и страдания.

Вопрос веры применительно к Холокосту очень глубокий и сложный. Однажды я спросила родителей, как они могли продолжать верить в Творца после всего, что с ними случилось.

– Для нас это никогда не было проблемой, – ответил мой отец, который носил вязаную ермолку[35], служил помощником в синагоге и каждый день находил время почитать Тору. – Мы с мамой всегда верили в Господа нашего, и нам было ясно, что мы навсегда останемся религиозными, как наши родители.

Больше я их не спрашивала. Не стоило даже пытаться понять, что означали слова «Творец спрятал лицо свое» в период Холокоста. Убийства, совершавшиеся тогда, были запланированными и продуманными, они осуществлялись человеческой рукой, намеренно и безжалостно – точно так же атомную бомбу в ту войну сбросили намеренно и безжалостно, человеческими руками, в соответствии с планом и замыслом. В континууме между Холокостом и возрождением еврейского народа в нашей собственной стране, между Аушвицем и государством Израиль, между всеобъемлющим творением и человеческой волей мои родители научились, даже лишившись всего, хранить в своей душе простую и чистую веру.

Во время написания этой книги я посещала курс «Эмиссары памяти» в Институте Шем Олам[36]. Целью курса было дать представителям второго поколения выживших при Холокосте инструменты, позволяющие документировать истории их родителей. Одна из участниц курсов рассказывала про своего отца, пережившего Аушвиц. В конце она вывела на экран слова песни «Вспомни слово Твое», основанной на псалме 119:49–51: «Вспомни слово Твое к рабу Твоему, на которое ты повелел мне уповать: это – утешение в бедствии моем: что слово Твое оживляет меня. Гордые крайне ругались надо мною, но я не уклонился от закона Твоего».

Пока другие учащиеся, все – дети выживших и спасенных, напевали со мной мелодию, я внезапно увидела мысленным взором моих дорогих родителей, поющих мне эту песню, когда я была ребенком. Я не слышала ее много лет, но мелодии, которые родители поют нам в детстве, проникают в наши души и остаются там, даже если мы не слышим их десятилетиями. Мои мать и отец любили эту песню и пели ее с радостью. «Гордые крайне ругались надо мной, но я не уклонился от закона Твоего».

Мелодию песни написал во времена Второй мировой войны ребе Элиезер-Зисе Португал, да будет благословенна его память. Он был основателем общины в Скулянах, на румыно-молдавской границе. Ребе Элиезер-Зисе в войну спасал еврейских сирот. Песня пользовалась успехом в Восточной Европе даже в военные времена. Моя мать познакомилась с ней в родительском доме; она помнила, как эту песню пел ее отец. В Израиль песню привезли эмигранты из Европы, и религиозная аудитория в 1950–1960-х очень ее любила. Ужасы Холокоста заставили по-новому посмотреть на утешение, которое черпал в слове Божьем автор псалма: что гордые ругались над ним, но он не отказался от Божьей Торы – и в том нашел утешение.

Мой отец тоже пережил при Холокосте множество тягот. За исключением одного брата, вся его семья погибла, в основном в Аушвице. Его самого насильно призвали в венгерскую армию. После немецкой оккупации он попал в плен, бежал и несколько недель скрывался, после чего был арестован. Его уже собирались повесить, но ему снова удалось бежать и тем самым спасти себе жизнь. Все это время среди немногих его пожитков были филактерии, которые он получил перед уходом из дома от брата