Читать книгу "Особенности развития жанра баллады в отечественной поэзии 1990–2000-х гг. - Екатерина Васильевна Назарова+"

народ! Полюбуйся на дело рук своих, <…>. Посмотри – вертухаи брюкву кидают детям. Посмотри – доходяг прикладами гонят в лес. Если даже прекрасная дама кончилась этим, если даже ночная фиалка – куда ты лез?!» [8, с. 336].

Своеобразная ироническая аллюзия на блоковские образы подчеркивает утрату мечты, романтики в современном мире, где рушатся прежде всего представления о нравственности, искажаются человеческие ценности. Поэт остро реагирует на «болезни века». Автор – личность неравнодушная, он поднимает самые актуальные и злободневные проблемы современности. Своеобразным развитием сюжета цикла являются баллады, посвященные одной из самых кровопролитных страниц в истории государства. В начале 2000-х Чеченская Республика хотела выйти из состава страны, из-за чего обострился напряженный военный конфликт. Война проходила по всем фронтам, в том числе и в самых людных и мирных местах – общественном транспорте. С тех пор начались многочисленные теракты: взрывы в метро и автобусах, аэропортах и жилых домах. Д. Быков активно реагировал на эти трагические события в своих балладах. Поэт показал страшное время всеобщей паники и недоверия. Он часто сравнивает московского метро с адом, куда с боязнью вынуждены теперь спускаться люди:

Как ангел ада, он едет адом – аид, спускающийся в Аид, —

Храня от гибели всех, кто рядом [8, с. 318].

Серым мартом, промозглым апрелем,

Миновав турникеты у врат,

Я сошел бы московским Орфеем

В кольцевой концентрический ад [8, с. 338].

Одной из характерных особенностей данного цикла является визуальная актуализация текста и его ритмико-интонационная неоднородность. На эту поэтическую особенность не раз указывали и современные исследователи: «Чередуя баллады, оформленные как лирический текст и как прозаический, поэт тем самым усиливает звучание основной мысли, делает ее разноплановой и многоликой. Изменяющиеся метр и ритм передают изменчивость внутреннего состояния лирического героя, его постоянную борьбу как с самим собой, так и с окружающим миром» [121, с. 301].

В своем цикле поэт не разделяет интимные переживания, связанные с потерей любви, и переживания за судьбу страны. Напротив, он комбинирует личное и всеобщее, так как нестабильность эпохи – это прямая проекция на нестабильность человеческих отношений. Однако драматичность многих событий и ситуаций сглаживается самоиронией, способностью взглянуть на многие драматические ситуации с другой стороны.

Интересным структурным элементом цикла является баллада под знаковым номером тринадцать. Подчеркивая ее демонический характер, автор таким образом вкладывает глубокий сакральный смысл в данную часть, посвященную женщине.

Произошел разрыв лирического героя со своей любимой, после чего он получает пощечину и, как следствие, отправлен «по известному направлению». В романтической тональности поэт представляет подобные случаи в жизни как своего лирического героя, так и любого мужчины:

Правду сказать, я люблю разрывы! Решительный взмах метлы!

Они подтверждают нам, что мы живы, когда мы уже мертвы.

И сколько, братцы, было свободы, когда сквозь вешние воды

Идешь, бывало, ночной Москвой – отвергнутый, но живой!

[8, с. 343].

Это своеобразная инструкция, руководство по выживанию для многих «сломавшихся» сердец. При помощи легкости напевного стиха, многочисленных анафор, разговорной лексики поэт от катрена к катрену сглаживает драматичность разрыва отношений:

В первые пять минут не больно, поскольку действует шок.

В первые пять минут так вольно, словно сбросил мешок.

Это потом ты поймешь, что вместо, скажем, мешка асбеста

Теперь несешь железобетон; но это потом, потом.

В первые пять минут отлично. Вьюга, и черт бы с ней.

В первые пять минут обычно думаешь: «Так честней.

Сгинули Рим, Вавилон, Эллада. Бессмертья нет и не надо.

Другие молятся палачу – и ладно! Я не хочу» [8, с. 344].

Однако романтическая легкость образа неудачливого влюбленного – это своеобразная маска, за которой скрывается одинокая, страдающая личность, способная на покаяние и прощение. Он страдает от навалившегося на него одиночества. Какими бы ни были ожесточенными бои, он, побитый, преисполненный теплыми воспоминаниями о совместно прожитом времени и чувством вины, все равно возвращается к родному порогу и просит принять обратно:

Потом, конечно, приходит опыт, словно солдат с войны.

Потом прорезывается шепот чувства личной вины.

Потом вспоминаешь, как было славно еще довольно недавно.

А если вспомнится, как давно, – становится все равно.

И ты плюешь на всякую гордость, твердость и трам-пам-пам,

И виноватясь, сутулясь, горбясь, ползешь припадать к стопам,

И по усмешке в обычном стиле видишь: тебя простили,

И в общем, в первые пять минут приятно, чего уж тут [8, с. 344].

Действительно, первые пять минут приятно, но потом снова падает пелена с глаз, приходит это больное чувство задетого мужского эго, вспоминаются старые обиды, к ним прибавляются новые, что дает начало новым «боевым» действиям.

Кульминация в развитии поэтического сюжета цикла приходится на четырнадцатую балладу, своеобразную исповедь героя перед лицом Бога. Неторопливый разговор с Всевышним обнажает душу лирического героя, он кается во многих жизненных грехах, просит защиты, покровительства. Это своеобразный взгляд на жизнь со стороны, поиск истинной дороги к счастью и внутренней свободе. Герой акцентирует свою обычность, не причисляет себя ни к поэтам, ни к пророкам. Меняя тональность повествования, поэт от негодования и бунта переходит к самобичеванию и самоиронии:

Всю жизнь не умея решить,

Подвижничать или грешить, —

Я выбрал в итоге томиться о Боге,

А также немножечко шить;

И вот я кроил, вышивал,

Не праздновал, а выживал,

Смотрел свысока на фанатов стакана,

На выскочек и вышибал —

И что у меня позади?

Да Господи не приведи:

Из двух миллионов моральных законов

Я выполнил лишь «Не кради».

За мной, о верховный ГУИН,

Так много осталось руин [8, с. 347].

Исповедальный пафос стиха снижает намеренная открытая авторская самоирония. «За декларативным покаянием лирического героя скрывается все та же свободная личность, находящаяся в вечной борьбе, противопоставлении с другими» [121, с. 301–302]. Следует подчеркнуть, что в основе балладного цикла Д. Быкова лежит лирико-драматический сюжет, основанный на внутреннем конфликте между отдельной личностью и обществом.

Своеобразной развязкой сюжета выступает поэтическая декларация жизненного кредо поэта. Все сюжетные линии сводятся воедино в трактовке вечной темы поэта и поэзии. Рассуждая о предназначении поэта в обществе, автор остается верен классической трактовке данной темы:

Я в Риме был