Читать книгу "Уйти и не вернуться - Ли Хочхоль"

за женой, я понял, что несмотря на то, что это, с одной стороны, сильная головная боль, с другой – в определенном смысле удовольствие, и в этом я тоже был с ней солидарен. То есть платить весной и осенью налог на недвижимость – малоприятно, но зато, когда нам звонили из района С, мы вдруг вспоминали, что у нас, оказывается, есть дом про запас, чему мы очень и очень были рады. Тогда между нами возникали бесконечные разговоры: «Нужно быстрее продавать дом, а то каждый раз платить налоги – пустая трата денег!», «Смена жильцов – вечная головная боль, да и комиссионные риелтору – деньги на ветер», «Если прикинуть по рыночным ценам, то за кирпичный дом площадью в 50 квадратных метров на участке в 364 метра легко можно получить 2 миллиона 500 тысяч вон!», «Но если оставить все как есть, то, наоборот, скоро может случиться бум на рынке недвижимости», «Нет же! Давай продадим, а полученные деньги положим в банк или в какое-нибудь надежное место. С процентами по такому вкладу будет еще выгоднее!»

Это и была та самая радость, когда вот так заново вспоминаешь о своей забытой недвижимости и снова насчет нее строишь различные планы. В такие моменты от осознания того, что это наша запасная собственность, в лице жены появлялось выражение решительности и даже неуступчивости, которое было совершенно ей не свойственно в обычное время. А меня хоть и одолевало чувство стыда после этих разговоров, но я так же, как и жена, радовался тому, что у нас есть этот дом. Однако со временем с этим домом стало возникать немало проблем. Хорошо бы, конечно, чтоб там ничего не происходило, пока мы его сдавали, но так не получалось.

Нынешние жильцы, у которых был свой писчебумажный магазинчик на рынке в районе С., въехали прошлой весной, хотя определить, кому именно принадлежал этот магазин, было невозможно – мужу или жене, женщине лет тридцати. Она всегда приходила сама – и когда подписывала контракт, и когда нужно было платить последний взнос, и с самого начала было не ясно, стоит в контракте ее имя или имя ее мужа. Хоть и не было явных оснований, но я был почти уверен, что она не вдова, хотя бы по тому, как она смотрела на мужчин. Для вдовы эта женщина была слишком деловая, может быть, даже чересчур. Мужчина с такой женой, как правило, оказывался в ее тени и практически становился незаметным. Уже с первого взгляда мне она показалась женщиной именно такого рода.

Где-то утром уже на следующий день после их заселения у нас зазвонил телефон. Связь была плохая, поэтому женщина почти кричала, что в спальне просел пол. Еще она пожаловалась на входную дверь, которая скрипела каждый раз, когда ее открывали и закрывали, сказала, что не было одного оконного стекла, и просила его вставить, и что мы должны ей перекрасить стены и починить ванную.

– Приезжайте, пожалуйста, поскорее, хотя бы завтра. Хорошо? Обязательно приезжайте. Да? Обязательно. И приезжайте, пожалуйста, сами. Хорошо? – несколько раз повторила она.

– Когда она платила последний взнос, то ничего не сказала, а сейчас вдруг позвонила. Вот сумасшедшая, стекло разбилось еще раньше, и вместо него вставили белую бумагу – она это прекрасно видела. Живет не в своем доме, при этом еще думает о покраске стен и ремонте ванной! Давай просто не обращать на это внимания, – сказала жена, как отрезала.

После этого несколько дней не было никаких вестей, поэтому мы решили, что квартирантка наверняка оставила свою затею, но примерно через неделю пришло срочное письмо. Быстро открыв его, жена взволнованно сказала:

– Боже мой, как такое может быть!

В письме была расходная смета и счет к оплате. Женщина, которая снимала наш дом, подробно расписала цены за цемент, краску, оплату работы по починке пола, а внизу счета была приписка о том, что стоимость линолеума и обоев она оплатила сама. С нас же потребовала двадцать две тысячи пятьдесят пять вон, из которых, не считая мелочи, двадцать две тысячи вон мы должны были выслать ей завтра же.

– Это произвол!

– За кого она нас принимает! Даже если бы у нас были лишние деньги, на это я ни за что не дам. – Жена сильно разозлилась и пошла одеваться. Она уходила второпях, словно ей представился хороший случай показать, как ведет себя настоящая хозяйка дома, но, когда поздно вечером жена вернулась домой – боже ж ты мой! – это был совершенно другой человек. Куда что подевалось.

– Только представить себе, что я там делала. Я там обедала, и даже ужинала. Она так на этом настаивала, и суп с кимчхи и свининой был такой вкусный… Весь день мы играли в карты, и я даже выиграла двести тридцать вон, это ж надо такому быть, – расстроенная своим поведением, жена, как была в верхней одежде, расслабленно села на пол, прислонившись к стене. – А потом мы договорились, что позже отдадим ей деньги за ремонт… Все-таки дом стал выглядеть поприличнее.

Все, что я мог сделать, выслушав жену, – это просто выдавить из себя улыбку. Жена выглядела так, будто ввязалась в борьбу не в своей весовой категории и, не вернув даже вложенный капитал, потеряла последние деньги. После этого случая несколько месяцев не было никаких вестей, и вот сегодня снова позвонили.

– Что там случилось?

– Кто его знает.

– Если она скажет, что уйдет, то те двадцать две тысячи вон – зря выброшенные деньги. Еще и расходы на риелтора.

– Тогда поднимем плату тысяч на пятьдесят, до четырехсот тысяч вон.

– В любом случае съезди туда завтра и посмотри, как дела. Только не смей там обедать!

– Ну да, – жена слегка покраснела от смущения. – Я ясно сказала ей: ничего там не трогать. Мы сами все сделаем.

– В чем же тогда дело? Почему ты не спросила, пока вы разговаривали по телефону?

– Так не успела! Она позвонила из автомата, попросила срочно приехать и сразу повесила трубку.

Ну да, эта женщина вполне могла себя так повести.

Поначалу, когда из района С. мы переехали в центр города, тот дом мы решили продать. Но как раз в это время произошло покушение на президента Пак Чонхи, и торговля на рынке недвижимости практически приостановилась. Хотя мы могли найти покупателей либо через одну риелторскую контору, либо через другую, но надо было учитывать недостатки, которых там хватало: сам дом был обращен на юг, а входная дверь – на север; двор был