Читать книгу "Чужими голосами. Память о крестьянских восстаниях эпохи Гражданской войны - Наталья Борисовна Граматчикова"

году[331]. Не менее важным для позднесоветского времени кажется появление художественных фильмов об Антоновском восстании. По роману Вирты «Одиночество» вышла одноименная кинокартина (1964), а затем появился художественный фильм «По волчьему следу» (1976), опирающийся на воспоминания Г. И. Котовского. В перестройку и постсоветскую эпоху продолжалось создание разнообразных художественных текстов и других произведений, связанных с Тамбовским восстанием. Пожалуй, одним из наиболее заметных оказался художественный фильм А. С. Смирнова «Жила-была одна баба» (2011).

«НЕ ВСЕ ПОТЕРЯНО»

В то время как в 1930‐х годах появились романы о Тамбовском восстании, заметных опубликованных литературных произведений о Западно-Сибирском восстании не было. Позднее ситуация менялась, однако и в позднесоветское, и в перестроечное время события Западно-Сибирского восстания были существенно меньше представлены в советской массовой литературе и кинематографе, меньшей была и аудитория опубликованных произведений.

В 1960‐х и 1970‐х важную роль в актуализации событий крестьянских восстаний в советской культуре сыграли юбилеи революции и обращение власти и писателей к революционной эпохе как к своеобразному «мифу основания» Советского государства и общества. Например, именно в 1967 году в нескольких номерах «Тюменской правды» были опубликованы отрывки из документальной повести В. Василькова «Пора февральских метелей»[332], были и другие тексты[333]. Но особенно заметной вехой в Тюменской области стало появление романа «Красные петухи» К. Я. Лагунова[334]. Хотя этот роман, в отличие от «Одиночества» Вирты, не вошел в канон соцреалистической литературы, он получил определенную известность у читателей. Судить об этом можно по отдельным сохранившимся письмам читателей советского времени[335]. По всей видимости, писем было существенно больше, поскольку на обсуждении романа в секции редакционного совета при редакции «Художественная литература» упоминалось о том, что после публикации «пошла большая почта»[336]. Во время полевой работы в 2018 году в Тюменской области имя писателя также не раз всплывало в рассуждениях респондентов. И все же вряд ли можно говорить о существенном влиянии романа на широкий круг советских читателей — известность текста была крайне ограниченна. Не случайно в разговорах о Западно-Сибирском восстании приходилось сталкиваться с тезисом о том, что для актуализации памяти о восстании необходимо яркое произведение, «как „Тихий Дон“ Шолохова». Большинство респондентов не видят тексты Лагунова как способ увековечить память о восстании, включить ее в большой общенациональный нарратив. Возможно, важную роль тут сыграл тот факт, что тексты К. Я. Лагунова, как и ряда других писателей этого периода, предлагали свои художественные образы восстания значительно позднее. Опубликованные 30 и более лет спустя после многих «канонических» романов о Гражданской войне и восстаниях, они оказываются смещенными на периферию актуальной для большинства читателей рефлексии.

В 1977 году К. Я. Лагунов попытался предложить пьесу о восстании МХАТу, где за несколько десятилетий до этого с успехом шла «Земля» Н. Е. Вирты. Но пьесу тюменского писателя не взяли[337]. Правда, удалось поставить ее в Областном драмтеатре[338]. Неудачным оказалась и предпринятая уже в 1990 году попытка К. Я. Лагунова снять по сценарию, основанному на романе «Красные петухи», двухсерийный фильм «В порядке боевого приказа»[339]. Кроме «Красных петухов» писатель планировал издать также историко-документальный очерк «Двадцать первый». Интерес к изданию очерка проявил главный редактор «Нового мира» А. Т. Твардовский. Хотя работа по подготовке публикации шла полным ходом[340], в 1970 году Твардовский был смещен с поста главного редактора «Нового мира» и публикация очерка не состоялась. Как утверждал К. Я. Лагунов, несмотря на это, Твардовский сохранял интерес к данному тексту и некоторое время оставалась надежда на публикацию в другом издании:

На съезде российских писателей в 1970 году Александр Трифонович сказал мне:

— Не огорчайтесь. Не все потеряно. Пусть рукопись остается у меня, я постараюсь ее обнародовать. Как-никак, а все-таки я — Твардовский…[341]

Правда, и это не удалось — вскоре А. Т. Твардовский тяжело заболел. Новая возможность частичной или полной публикации собранных К. Я. Лагуновым материалов возникла в 1971 году. На этот раз интерес к тексту проявил А. И. Солженицын, который в своем письме предложил предоставить ему рукопись «для использования в любой той мере, которую Вы мне назначите» и был готов обеспечить для нее «публичность, как только появятся первые условия для этого»[342]. Но К. Я. Лагунов этим предложением не воспользовался. В итоге публикация произошла уже на излете советской эпохи[343].

Уже упомянутый выше А. И. Солженицын не только интересовался в 1970‐х годах рукописью К. Я. Лагунова, но и проявлял заметный интерес к исследованию Тамбовского восстания[344]. Хотя художественные тексты этого нобелевского лауреата, апеллирующие к истории восстания, вышли уже в начале постсоветской эпохи[345], исследования начались задолго до этого. А. И. Солженицын посещал Тамбовскую область как минимум дважды, в июле 1965 и марте 1972 года[346]. Характерно, что эти посещения отложились в памяти тамбовчан и стали частью общего рассказа о судьбе восставших. Одна из респонденток вспоминала:

У нас дома обсуждалось все, у нас дома запретов на какие-то темы не было, на анекдоты запрета не было, на гостей запрета не было. Моя мама умудрилась однажды притащить к нам домой на чаепитие писателя, который заехал в Тамбов. Она его очень хорошо обслужила, привела на чаепитие, звали его Александр Исаевич Солженицын[347].

Разумеется, сложно сейчас оценить степень и масштаб интереса жителей региона, вызванный появлением писателя на Тамбовщине. И все же, в определенной степени, его не могло не быть, как минимум потому, что после 1970 года речь шла о визите нобелевского лауреата. Но не менее важно и то, что в 1970‐х годах Солженицын действовал в пространстве, где сам разговор о событиях восстания не был жестко табуирован. Пусть и в понятных идеологических рамках, но он был возможен хотя бы потому, что тиражи художественной литературы о восстании насчитывали миллионы экземпляров и в прокат попадали художественные фильмы, посвященные восстанию. Масштаб был действительно массовым. Об этом невозможно было не знать.

Таким образом, можно констатировать возникновение все большей дистанции между Тамбовской и Тюменской областями в сфере культурной памяти о восстаниях (сначала в литературе, а затем и в кинематографе). Причем дело здесь, как мне кажется, не в разном «качестве» первых литературных произведений. Важен сам факт, что роман Н. Е. Вирты появился значительно раньше и занял определенное (пусть не центральное, но заметное) место в ряду соцреалистических произведений. Можно предположить, что это делало в 1960–1970‐х годах гораздо более вероятным появление художественных фильмов о Тамбовском восстании, чем о Западно-Сибирском. К тому же падение тиражей массовых изданий в постсоветскую эпоху и рост роли фильмов и телевизионной продукции в массовой культуре, вероятно, заметно уменьшили влияние тех произведений, которые стали