Читать книгу "«Ревность» и другие истории - Ю Несбе"

Парень обернулся ко мне:

— Вот видишь. Вперед.

Я задержала дыхание. Возможно, я этого парня недооценила. Он хорошо знал жизнь города, чтобы быть в курсе: камеры наблюдения в магазинах «Севен-элевен» пишут изображение без звука, поэтому в случае судебного разбирательства не получится предоставить неоспоримых доказательств, что он и правда сказал «черножопая» или что-то такое, что попадает под закон о расистских высказываниях. Если только у стоящей за его спиной женщины слух не лучше, чем я думаю. Ни один закон не запрещает пилить ногти.

Обдумывая ситуацию, я медленно повернулась и сняла с полки коробку снюса.

Я с рождения стояла в очередях — и я их все помню. Очереди за едой — в них я стояла вместе с мамой, когда была маленькой. Очередь вокруг грузовиков ООН, когда начались первые волнения. Очередь в больницу, когда у моей сестры нашли туберкулез. Очередь в туалет для сотрудников университета, потому что в институте химии не было женских туалетов для студентов. Очередь беженцев, покидающих город, когда началась война. Очередь на корабль — мама продала все, что у нас было, чтобы нам с сестрой достались места. Снова очередь за едой — в лагере для беженцев, где шансы на то, что тебя ограбят или изнасилуют, примерно такие же, как дома, где вовсю идет война. Очередь и ожидание, пока тебя отправят в другую страну, в приемник для беженцев, благодаря чему появится надежда, что жизнь наладится. Очередь на то, чтобы съехать из приемника и иметь право вносить свой вклад, работая в этой стране, — она нас приняла, и я ее люблю. Люблю так сильно, что на одной из трех фотографий, что я повесила над своей кроватью в маленькой квартирке, где мы жили вместе с сестрой, — королевская чета. Остальные две — мама и мадам Кюри, они тоже мои герои.

Я положила коробку снюса на прилавок, а парень приложил к терминалу кредитную карту.

Мы ждали, пока терминал одобрит операцию, — в это время я выдвинула ящик с внутренней стороны прилавка, где была коробка с чистыми масками. Я открыла стоящую рядом с прилавком бутылочку, взяла маску и капнула на нее содержимое бутылочки, думая о сестре. Вчера она сняла фотографию королевской четы. Сказала, что они пролезли без очереди. В газете написали, что королевская чета уже сделала прививку, которую ждали остальные жители страны. Правительство предложило королю и королеве сесть в спасательную шлюпку первыми, не афишируя этого, до того как подойдет их очередь согласно правилам, действующим в отношении остального населения. И эти двое с фотографии согласились. Этим двоим, единственная задача которых — служить символами, сплачивать страну во время кризисов и войн, представилась возможность сделать что-то важное, стать для населения примером, следуя призывам властей проявить солидарность, дисциплину и терпение, ожидая своей очереди. Но обладающие привилегиями король и королева этой возможностью не воспользовались. Они воспользовались возможностью пролезть без очереди. Я спросила сестру, поступила бы она так же. Она ответила — да, но на этом корабле капитан не она. Я сказала, что, вероятно, королевская чета сделала это, чтобы подать пример, продемонстрировать населению, что вакцина безопасна. Моя сестра сказала, что я наивна, такое же оправдание было у капитана-алжирца: когда корабль с беженцами стал тонуть, а в спасательную шлюпку первым сел он.

Терминал сообщил, что операция одобрена.

Я взяла из ящика маску и протянула ему.

Засовывая коробку снюса в карман пуховика, он непонимающе пялился на меня.

— Вам в поезде пригодится, — сказала я. — Сейчас это обязательно.

— У меня нет времени на…

— Это бесплатно.

Ухмыльнувшись, парень схватил маску и убежал.

— Ну вот, теперь ваша очередь, — с улыбкой сказала я пожилой женщине.

* * *

Когда я заперла дверь нашей однокомнатной квартиры, было почти одиннадцать вечера. Ужасно холодно: я топлю только ночью, когда я дома и электричество дешевле.

Я устала и не стала включать свет. Дома тихо болтал телевизор. Сестру я не разглядела, но откуда-то из темноты послышался ее голос. Она говорит, что я работаю в опасном месте. Что два месяца назад в поезде умерла женщина, а в ее крови нашли следы органофосфата, который применяют в инсектицидах и который похож на зарин. И что то же самое случилось с каким-то молодым человеком. Моя сестра указывает на телеэкран — в камеру серьезно смотрит диктор новостной программы.

Слушая, как у нее скачут мысли, я готовлю поесть — разогреваю то, что осталось со вчерашнего дня. Ей я ничего не готовлю, моя сестра почти ничего не ест с десяти лет — с тех пор, когда она напрасно ожидала в очереди пациентов с туберкулезом, которым пообещали лечение. В прошлом году в мире от туберкулеза умерло столько же людей, сколько от этой новой инфекции. Но, естественно, в новостях про туберкулез ничего не говорят, поскольку здесь, в мире богатых, это не проблема.

— Бедняга, — говорит со слезами в голосе сестра, в это время по телевизору показывают фотографию юноши: лето, он с друзьями на яхте. Он широко улыбается, и я отмечаю, что пятна на переднем зубе нет.

— Посмотри на него, — шмыгнула она носом. — Бессмысленно ведь, что умирает такой молодой человек.

— Да, — говорю я, расстегивая верхнюю пуговицу пальто. — Туда он тоже без очереди пролез.

Мусор

Кому-то же надо убираться.

Я убираю в городе мусор — не знаю других причин, почему эта фраза пришла мне в голову именно этим утром. Появилось ощущение, будто о чем-то таком я думал ночью, но, когда я много выпью, у меня случаются провалы в памяти — сегодня была именно такая ночь.

Фыркая, затормозила мусорная машина, я спрыгнул с подножки и двинулся к контейнеру возле многоквартирного дома, но перед этим успел увидеть в зеркале один глаз Пиюса. Раньше-то я бегал. Когда-то начальство в офисе не парилось по поводу того, что мусорщики разделывались с маршрутом намного раньше установленного времени — с шести и до половины второго — и могли уехать домой на час или два раньше. Ну или мы разделывались с недельным маршрутом за четыре дня, чтобы в пятницу устроить себе выходной. Но это все раньше — теперь мы обязаны соблюдать правила муниципалитета Осло о графике работы, а значит, если закончим раньше, будем пить кофе или играть в телефон в офисе. Нельзя просто поехать домой — трахнуть жену или газон постричь, так сказать.

Так что бежать я не стал — даже не ускорился, — а шел. Шел, дрожа под летним рассветом, к зеленому мусорному контейнеру — легкому, на двух колесиках, — прикатил его к машине, поставил на подъемник и стал смотреть. Пластмассовый контейнер поднимался в воздух под аккомпанемент повторяющегося гимна гидравлики и электричества, за которым последовал грохот — контейнер опрокинулся, мусор ударился о металлическое дно, и компрессор загудел, спрессовывая мусор. Потом я покатил контейнер на место, аккуратно поставил его рядом с воротами гаража — жители жаловались начальнику. Да пошли бы вы, говорю я сейчас, но в последнее время жалоб было многовато. Не то чтобы мусорщику (со словом «начальник» рифмуется, да же?) легко увольнение схлопотать, но у меня, как говорят, проблемы с управлением гневом. Ну ладно, у меня есть проблемы с управлением гневом. Поэтому я боюсь, что, если как-нибудь начальник зайдет в комнату отдыха и начнет на меня орать в присутствии парней (ладно, есть одна девушка — мусоровоз водит; одна из ста пятнадцати сотрудников), я ему врежу. И тогда меня, ясное дело, уволят.