Читать книгу "Суд Блека И Джека - Александр Кузьмин"

— Странно слышать такое от человека, который плевать хотел на мир в принципе. Если бы не странное стечение обстоятельств, ты бы вообще не согласился помочь нам, и всё могло кончиться иначе….

— Кончиться? Ты рехнулся, ничего ещё не кончено. Это только начало, дружок, мы по уши в дерьме: фон только растёт, мы ранены и устали, у меня, как минимум, нет никакого желания продолжать, как максимум — я просто вернусь к нашему кораблику и свалю отсюда. Забьюсь в такую дыру в галактике, что даже самые отвязные агенты СГБ побрезгуют выковыривать «ценного» кадра, — резко перебил я оппонента в споре.

— Ты не можешь понять главного, приказ — есть приказ. Ни мне, ни, тем более, тебе, судить приказы тех, кто несет ответственность за миллиарды жизней в галактике. Критикуешь, предлагай, Джеки. Если не взрывать дредноут, что с ним делать? Отбуксировать и завершить начатое в глубине необитаемого космоса? Не я ли говорил тебе, это невозможно — вихревые щиты, атомарная броня и сильнейшая защитная система в данном обитаемом секторе. Мы до сих пор ломаем голову, почему дредноут не стирал корабли даже на подлёте к нему, не говоря уже о приземлении на его палубы. Ну же, предлагай варианты, весь во внимании, — Саймон уселся на стол с вызывающим выражением лица.

Тут мне нечего было сказать, он уел меня. Если очень долго подумать, можно было найти менее кровавый способ завершить всё на высокой ноте, только вот жертвы все равно будут. Если не сотни миллионов, то десятки, и кто возьмет ответственность за это? Я, мой напарник, или же СГБ? Сколько атомов останется от нас, когда мы приведём в действие бомбу? Нет ни единого шанса после активации устройства выбраться с посудины живым, ибо, как было сказано, это последний козырь. Не сможем сами разобраться, распылим к чёртовой матери и оружие и всех свидетелей. Идеальный план, нечего сказать. Я начал хохотать и хлопать невидимым разработчикам этого плана, Саймон не оценил и уже принял боевую стойку, дабы отвесить мне новую оплеуху, моя рука остановила его на полпути.

— Ничего не могу сказать, вы меня обыграли. Пока что я не вижу другого плана, но обязательно найду его. Даже у такого морального урода должна быть мораль, не так ли? Моя мораль такова — если я хоть как-то могу остановить миллионы смертей, сделаю всё, что в моих силах, чтобы предотвратить это. Это как закрыть глаза, когда, буквально, в метре от тебя насилуют девушку, или пытаются украсть ребёнка. Закрыть глаза и пройти мимо ты можешь, но простишь ли ты потом себя за это — другой вопрос.

— Благородный бандит! Что-то новенькое. Сколько ты убил человек? За всё то время пока грабил казино на сотнях планет и станций, — боевой товарищ всплеснул руками.

— Троих.

Где-то в глубине комнаты послышался мерзкий смешок моей испорченной совести. Мальчишка не показывал себя, но прекрасно слышал весь разговор и соизволил отреагировать только сейчас. Я не соврал, троих я убил лично, не мог иначе. Вот только, сколько погибло от эффекта бабочки? Вот умирает муж в семье, где жена и дочка инвалиды, неспособные себя прокормить, купить нужные лекарства. Они не выживут без поддержки того, чья жизнь была мной оборвана, плевать, что он был уродом и наркоторговцем, груз с плеч это не складывает. И такая вереница может тянуться очень далеко и глубоко, насколько позволяет тебе фантазия и отсутствие меры.

Из воспоминаний о прошлом, мне пришло осознание собственной ущербности в моральном плане. Стараешься забыть и забить это как можно глубже, а после вспоминаешь, каким уродом ты был, честно говоря, и остаёшься по сей день. Кровь с рук невозможно отмыть, хоть однажды запачкавшись в ней. Сколько крови и трупов хранится ещё у меня в застенках похороненной мной памяти, остаётся только догадываться, надеясь на ошибку в расчётах. Это странно звучит, но мой напарник максимально похож на моего брата, если бы его вырастили в лучших традициях военной школы — меньше слов, больше дела. Такой же характер, те же манеры поведения и та же добрая душа, запятнанная сверху донизу неэтичными поступками. К нему нет доверия, как и к его вышестоящему начальству в лице СГБ, но этот сукин сын нравился мне. Уже нельзя сказать о моей вменяемости в свете последних событий, поэтому, почему бы не попытаться, хотя бы попытаться, довериться ему, а не его начальству.

— У меня лишь один вопрос. Ты сказал, это был приказ, рассказать мне про оружие, если накалиться ситуация, только ты солгал, так ведь? — лицо напарника дёрнулось и сразу же разгладилось.

— С чего вдруг такие предположения?

— СГБ никогда бы не доверила такому анархисту, как я, владеть данной информацией. Создание самого грозного на данный момент оружия, огромных масштабов. Скорее тебе дали бы приказ устранить меня, если моя персона попытается помешать плану о взрыве дредноута и планеты вдобавок. Мы им нужны не больше, чем инструмент для доставки предмета в точку A из точки Б, тем более, кто сказал, что мы выживем после этого? Вся миссия — это билет в один конец, реактор дезинтеграции — билет на экспресс.

— Ты умнее, чем кажешься, — Саймон почесал подбородок и протянул руку, — закурить не найдётся? — он достал из предоставленной ему пачки сигарету и закурил. Частый и надрывный кашель заполнил комнату наряду с ароматным, тяжёлым табачным дымом. — Курил ведь по малолетке, так и не понял прелести всего этого. Но сейчас — самое оно для успокоения нервов, ты ведь поэтому куришь? Нервы успокоить или заглушить более сильные чувства, чем просто тревога. Можно откровенный вопрос? — мой одобрительный кивок заставил его ещё раз глубоко затянуться, — Что за препараты ты себе колешь? Ты бывший наркоман или это синдром Пси отмены?

— Ни то, ни другое. Наркоманом я никогда не был, хоть и не против "пыльцы" во время напряжённой игры, или после неё в компании с парочкой-другой дамочек в моём номере. Этот препарат называется Состав номер 1. У меня фантомные боли психогенного характера, так мне сказал один из моих близких знакомых, как раз и дав состав лекарства для медицинской станции. Обследование не проходил, но уколы помогают, решил отложить, если совсем невмоготу будет, как видишь, справляюсь.

— Психогенная, говоришь? Это значит, повреждений нет, но мозг говорит об обратном, занятно. Сколько тебе сейчас, как и мне, чуть больше тридцати?

— Тридцать три, если быть точным. Не обольщайся, мой возраст много обо мне не скажет, да и Псионики стареют быстрее обычных людей, в ментальном плане так точно.

— И сколько у тебя эти боли?

— Сколько себя помню. Если честно, чуть больше двенадцати лет, — Саймон освободил немного места на столике для меня. Как только я примостился, сигарета тут же оказалась у меня в губах, а зажигалка в руке. Минуту мы просто молча курили, тупо смотрели на дверь и размышляли каждый о своём. Мгновение тишины и покоя, не считая постоянного шёпота на грани слышимости и мерцающих теней, пляшущих в отблесках освещения. Наконец я повернул голову к напарнику и сказал важную для меня вещь: — Ты мне, как бы, жизнь спас, дважды. Спасибо тебе.

— Трижды, если считать этот раз. Не за что, мы всё-таки команда, — белоснежная улыбка озарила моё бледное лицо. Уголки губ сами поползли вверх, останавливать я их не стал. Полезно иногда улыбнуться как полный идиот. — Ты тоже прими мою благодарность, не за всё, но за многое, — как-то размыто поблагодарил Саймон, я лишь отмахнулся.