Читать книгу "Охотник на шпионов - Владислав Морозов"

– Считайте, что вы меня уговорили. Буду осторожнее. А что у нас вырисовывается насчет завтра?

– По рации связаться с соседями никак не получается, – как-то неуверенно доложил предусмотрительно отсевший подальше в тень младший командир Воздвиженский. – Больше часа пытались их вызвать, и все без толку. У нас-то рация исправно работает, но их ответа мы не слышим. Конечно, может, лес и мороз мешают, а возможно, у них рации сломались или просто выключены. Опять-таки, вряд ли у них там кто-то круглосуточно дежурит и слушает эфир. А если они решили экономить питание для раций, их молчание выглядит вполне логично.

– Или их там уже перебили всех до одного, только мы с вами про это не знаем, – предположил я и тут же уточнил: – То есть вы хотите сказать, что предупредить их о нашем завтрашнем приезде физически невозможно?

Н-да, Красная армия была, как обычно, сильна, но связь (а точнее, отсутствие последней) ее, как обычно, убивает наповал.

– Выходит, что так, – еле слышно констатировал Воздвиженский, на которого в эту минуту было жалко смотреть. – От сигнальных ракет тоже никакого толку, – добавил он и тут же начал меня успокаивать: – Да вы не беспокойтесь, стрелять по нас они точно не будут, даже если мы завтра появимся внезапно! Ведь у белофиннов же никакой техники нет.

– А если у них в боевом охранении будет сидеть кто-то излишне подозрительный или просто тупой, который решит, что это белофинны пошли на извращенную военную хитрость и едут на наших трофейных танках и машинах? И по этой причине прикажет открыть огонь? Вы вообще последствия представляете? Ведь у «соседей», насколько я понимаю, артиллерия должна быть посерьезней, чем у нас!

– Да не должны, – встрял в разговор рассудительный Гремоздюкин, тем самым явно гася напряжение. По-моему, он ожидал, что я в этой ситуации начну истерить и лаять матом направо и налево. – Ну по всему не должны! У них же, как и у нас, с боеприпасами швах! Уж точно сначала окликнут, посмотрят, кто приехал, а только потом начнут стрелять.

– Спасибо, товарищ замкомвзвода! Вы меня прямо-таки обнадежили! Удивляюсь, как белофинны вас до сих пор не перерезали, как хорек курей, вообще то есть без стрельбы!

– Они это и так все время делают, товарищ майор, – сказал Воздвиженский с интонацией мрачной обреченности. Выходит, я угадал? А ведь когда военный человек с оружием начинает ощущать себя беззащитной несушкой в курятнике – дальше ехать, по-видимому, уже некуда. Вот же сучий лесок.

– Если по совести, то бардак тут у вас, дорогие товарищи, – сказал я укоризненно. – И чем дальше, тем больше я начинаю понимать, что тот, кто планировал наше предновогоднее наступление, чего-то явно недодумал. Но это уже детали, с ними пусть разные маршалы и командармы в Генштабе разбираются… Так какими силами планируете действовать завтра?

– Добровольцами вызвались восемь человек, считая меня, – доложил Воздвиженский, давая понять, что поднять на подобное задание кого-либо в приказном порядке в здешних условиях дело дохлое. – Мой водитель Гевлин, Натанзон, Маршакин, Армидзе, Бедняков, Боголепов и Ададуров. Возьмем один танк Т‐37, давешний пикапчик и для гарантии броневичок БА‐20. Старшими я и младший командир Ададуров.

– Что за Ададуров?

– А командир бронемашины. Он вообще-то единственный здесь из разведбата 18-й стрелковой дивизии. У них машина сломалась и застряла. Пока ремонтировали и вытягивали, дивизия ушла вперед, а они остались куковать.

– А чего я его здесь не вижу?

– Что ли, позвать, товарищ майор?

– Да. Очень желательно.

Гремоздюкин с явным неудовольствием натянул поглубже на уши свой несвежий подшлемник и вылез из фургона. Слышно было, как он там, снаружи, орет в зимний лес, простуженно призывая какого-то Витьку, вместе с его матушкой. Потом замкомвзвода наконец влез обратно, а за ним в фургон протиснулся еще один персонаж гренадерского роста, в шинели и каске образца 1936 года (бросились в глаза натрафареченные тонким красным контуром над козырьком его стального шлема пятиконечная звезда и серп с молотом, у других здесь я подобной парадной приблуды не видел, может, от того, что просто не присматривался) поверх подшлемника. Когда оба они сели к столу, я подвинул керосиновую лампу ближе и понял, что в курносом славянском лице этого Ададурова было что-то смутно знакомое. Подумав несколько секунд, я вдруг, рывком, вспомнил – да это же тот самый длинный чудик, у кого осколками финской мины накануне выбило из рук котелок с пшенкой! И точно – несмотря на то, что он уже явно почистился снегом (ну или еще чем-то), на рукаве и вороте его шинели все-таки можно было рассмотреть мелкие, белесые чешуйки разваренной крупы. Только я сразу не обратил внимания на сиротливый эмалевый треугольник, украшавший петлицы его шинели и гимнастерки. Ну, да тут фамилия, похоже, соответствовала содержанию.

– Мать твою етти! – вырвалось у меня.

– Вы чего, товарищ майор? – не понял Гремоздюкин.

– Да ничего, – сказал я, отставляя керосинку в сторону. – Просто видел давеча, как он под минометным обстрелом с пшенкой в руках кувыркался. С тем, что вы, товарищ Ададуров, чертовски везучий человек, я, пожалуй, соглашусь на все сто, а вот что вы еще и разведчик – это действительно сюрприз.

– А вы не сомневайтесь, товарищ майор! – вполне браво выдал Ададуров, с интонацией красного комбрига из фильма «Бег». Того самого, который собирался в ледяной воде форсировать Сиваш.

– Вот же, блин, жизнь… Да я и не сомневаюсь. Все равно умом понимаю, что тут никого, кроме вас, все равно нет, поскольку остальные явно отупели от холода, мороза и отсутствия харчей. А значит, помочь нашему «сводному отряду» выбраться из задницы некому, кроме нас самих, разумеется. Или я ошибаюсь? – спросил я, понимая, что, кажется, начинаю незаметно для себя путаться во всех этих «вас» и «нас», совершенно в стиле вороватого завбазой из «Операции «Ы».

– Никак нет! – ответил за всех Гремоздюкин.

– Вот то-то и оно. Тогда слушайте, – сказал я и поставил на стол прихваченную из ремлетучки туго набитую противогазную сумку.

– Тут я отложил часть харчей и папирос. Как я уже вам говорил, на всех то, чего я принес, в любом случае не разделить. Да даже и вам этого вряд ли хватит, чтобы наесться досыта. Поэтому приказ такой – сейчас, не выходя отсюда, пожуйте сами, лучше так, чтобы никто не видел, и дайте по сухарю с кусочком сальца тем, кто завтра пойдет со мной к «соседям». Не сочтите это за жлобство, но мне нужно, чтобы весь оставшийся комсостав и те, кто пойдет в бой утром, хоть немножко соображали. А когда в желудке переваривается хоть что-то, думается завсегда лучше. Ну и оставьте немного еды товарищу военфельдшеру, для медперсонала и раненых. Повторяю – я понимаю, что этого чертовски мало, но что есть, то есть, без вариантов.

Возражений, как я и ожидал, не последовало. Смотреть, как они будут делить и потреблять скудный харч, у меня не было никакого желания (я это уже видел в ремлетучке), и мы со Смирновым вылезли из теплого фургона и двинули в обратный путь, к ремонтникам за лыжами и палками. Пока ходили туда-сюда, окончательно стемнело и задул довольно противный северный ветер. А когда мы, отягощенные лыжами, вернулись к штабной машине, товарищи младшие командиры уже разобрались с провизией. Во всяком случае, сумки нигде не было, а врачиха Феофилова покинула «военный совет». Видимо, поспешила подкормить подотчетный личный состав.