Читать книгу "Волчья тропа - Даха Тараторина"

— Как жена, Пахомыч? Что, Ваня, передумал завязывать? Гля, Трофим! Сколько лет, сколько зим! Марья Ивановна! Ну конечно заходите, ваши любимые уже в печи. Сию минуту подадут!

Как в этом удивительном заведении сочетались черты замшелого кабака и дорогой трапезной, уму непостижимо. Однако в небольшой, но очень удачно и тесно заставленной столиками зале заядлые пьянчужки, способные разве что ткнуть пальцем в кружку, соседствовали со строгими хозяюшками, заглянувшими посплетничать за любимым яблочным пирогом. Столики разного размера удачно отделялись друг от друга где углом где цветастой занавеской, и каждый мог с полным правом сказать, мол, отдельные апартаменты предоставили. Как большому человеку. Деревянный чисто вымытый пол сильно потемнел от времени, но стены, видимо, недавно подновили: огороженные от толкущихся посетителей, подсыхали яркие (а краски-то недешёвые нынче!) картинки.

— Что уставились, красавицы? — заметила наш интерес хозяюшка. — Это Тихон, муж мой нахудожничал. Торговец он, конечно, никакой, зато картинки малюет знатные. Дай, думаю, к делу его приставлю. Всё ж и ему развлечение и мне веселее работать. Да и народу вроде нравится. Что, нравятся картинки, Остап?

Остап, посапывающий под ближайшим к художествам столиком, последовательно испуганно поднял голову, стукнулся о столешницу, икнул, вытянул вверх большой палец и снова рухнул, так и не успев опустить руку.

— Вот пьянчуга, — прицокнула языком Агриппина, — говорила же девкам не наливать ему больше. Сам потом не вспомнит ни сколько выхлебал, ни сколько денег спустил, а с меня потом жёнка его спрашивать будет. Сейчас, девоньки, сейчас вернусь, милые.

Агриппина всплеснула руками и бросилась расталкивать не умеющего пить мужика.

— Странные вкусы у хозяев, — заметил Серый, рассматривая изображения.

Удивиться и правда было чему: в чистом и светлом заведении меньше всего ожидаешь увидеть на стене сцену охоты за полуволком-получеловеком. Криво написанный, скорее, со свиным рылом, чем с волчьей мордой, оборотень, вяло убегал от толпы селян, вооруженных преимущественно граблями. Как жаждущие расправы горожане собирались изничтожать зверя с их помощью, знал только художник, который «так видел». На вытянутых руках зверь торжественно нёс младенца, как праздничный каравай — на полотенце. Собирался ли он надкусить ребёнка или, напротив, спрятать от неадекватных деревенщин подальше, также было неясно.

Я неопределённо кивнула:

— Оригинальное, конечно, видение, но всё ж старые сказки напоминает. Лучше пусть страшные картинки малюют, чем делают вид, что историй об упырях, леших и водяных вовсе не было.

— Но это же бред чистой воды! — возмутился Серый.

— Слушай, Эсмеральда, — я произнесла подставное имя друга таким тоном, что стало ясно, ещё долго он от него не отделается, — я же не смеюсь над тем, что твоя тётка трижды колодец посолонь обходит, прежде чем воды набрать. Вот и ты не смейся. Мне бабушка все эти истории рассказывала, и я хочу их запомнить. Не суди за то. На меня и так дома, как на полоумную смотрят.

— А как на тебя ещё смотреть, когда ты половину обеда домовому оставляешь, — ухмыльнулся Серый, — я не пойму, ты старичка до лопнувшего пуза довести решила или просто достать?

Я пнула Серого в коленку. Тот тихонько заскулил, но, молодец, из образа не вышел.

— Да пошёл ты, — обиделась я.

Довольная Агриппина уже снова неслась к нам, норовя обнять всех по второму кругу. Любаве и Стасе не повезло — они стояли ближе и угодили в капкан рук, видимо, до самого момента расставания с хозяйкой дома.

— Ну, девоньки, чего стоим кого хороним? Идёмте-идёмте, не стесняйтесь. Расселять вас буду. — Агриппина увлекла сцапанных девушек за собой. Избежавшие крепких объятий последовали на второй этаж добровольно.

У лесенки весь перемазанный краской корпел местный творец — муж Агриппины, по совместительству неудачливый торговец, сомнительно талантливый художник, но однозначно влюблённый по уши в жену мужчина.

— Тихон, не сиди сиднем, поздоровайся, — скомандовала Агриппина, выпуская пленниц из объятий и звонко припечатывая поцелуем макушку сидящего на корточках Тихона.

Казалось, худосочный, испуганно озирающийся мужичок взвизгнет и спрячется в чулане, но, стоило Тихону увидеть жену, как он преобразился: узкие плечи расправились, став чуть менее узкими, глаза заблестели уверенностью, даже руки, никак, стали крупнее. Тихон поднялся, суетливо, как и его благоверная, отряхиваясь от краски, на деле только размазывая её по рубашке.

— Девоньки! Никак из Выселок пожаловали? — голос у Тихона оказался на удивление громким и уверенным. Даже название деревеньки он произносил так, будто она была огромным важным городом. Чуть ли не крепостью на пути к столице. Мужчина склонился в неглубоком поклоне, чем окончательно покорил наши сердца. — Вы проходите, располагайтесь. Душенька моя, ты девочек расселишь? Я бы пока на кухне присмотрел.

— Рисуй, свет очей моих! — Агриппина нежно положила ладонь на плечо мужу и на долю показалось, что Тихон не выдержит тяжести длани. Но он выдержал, лишь слегка покачнулся. — Уж очень хорошо у тебя этот… клыкастый выходит.

Агриппина ещё раз чмокнула мужа в щёку — тот слегка зарделся, но остался доволен, — и повела нас дальше. Обернувшись, я увидела, как Тихон проводил жену затуманенным взглядом, а потом скептически уставился на дело рук своих. «Клыкастый? — пробормотал он. — Значит, будет мавка, раз цветы не получаются…».

Большая общая комната находилась в самом конце второго этажа. Полагалось пройти мимо ряда крепких деревянных дверей, комнаты за которыми, знамо дело, стоили куда как больше двух серебрушек с человека. Был ещё и третий этаж. Почти чердак. Туда рачительные хозяева сбрасывали всякий хлам, который и не нужен вроде больше, но и выкинуть рука не поднимается. Там же размещались три совсем уж крошечные комнатушки, где кроме кроватей не было ничего. Об их назначении весёлая вдова предпочла умолчать, заявив, мол, рано нам ещё о таком думать. Пока мы дошли до общей комнаты, по случаю ярмарки уже не пустовавшей, хозяйка успела рассказать обо всех встреченных на пути. Страшно представить, что творится в голове у женщины, которая помнит, что «этот, седой, вчера расплачивался одной мелочью, будто на паперти собирал. И не оттого что беден, а оттого что скуп. Вот тот храпит так, что спасу нет, от него всегда соседей отселять приходится. Поэтому ему достаётся самая дальняя комнатка. Вот к этой худой измождённой женщине можно подойти, если заболит что. Она вчера заявила, что врачевать умеет, травки всякие знает и готова помочь за мелкую монетку, мол, теперь её ремесло мало кому надо». Удивительно, но, рассказывая о постоянных или временных жильцах, Агриппина ни о ком не сказала худого. По-дружески схохмить — это да. Но искренняя радость и добрый нрав делали хозяйку главной ценностью заведения. Будь я купцом, обязательно останавливалась именно здесь, даже если в городе можно найти ночёвку дешевле. Зато в «Весёлой вдове» кажется, что и не уезжал из дома, а просто куча дальних родственников вдруг собралась в гости. И, я уверена, не будь здесь Агриппины, эти «родственники» поубивали бы друг друга к исходу первого дня. Возможно, именно поэтому «Вдова» всегда была полна народу, хотя до женитьбы Тихона сюда захаживали разве что пропустить рюмку-другую.