Читать книгу "Девятьсот часов неба. Неизвестная история дирижабля «СССР-В6» - Алексей Белокрыс"

7/ Обязать ячейки ВКП(б) на местах повести разъяснительную работу среди беспартийных сотрудников органов Дирижаблестроя… о значении иностранной технической помощи для дирижаблестроения в СССР и об отношении советских специалистов к итальянской группе Нобиле. Разъяснение вести в духе данного решения[80].

Нобиле отмечал, что «национальная гордость» советских людей очень велика, однако сам иногда невольно пересекал тонкую грань, за которой эта гордость оказывалась задетой. Вот, к примеру, фрагмент его выступления на январском заседании коллегии Аэрофлота и Техсовета Дирижаблестроя в 1933 году:

Нашему Конструкторскому бюро было указано: выполнить быстро, что мы и сделали. И считаем, что хорошо сделали. Требуем теперь, чтобы другие, от кого зависит исполнение, сделали бы так же.

Мы уже давно указали, кому следует, каковы те средства, которые мы считаем необходимыми для реализации конструкции нашего первого дирижабля: помещения, машины, оборудование, материалы, эллинги. Эти средства необходимо дать вовремя потому, что будет очень печально, если нам придётся отказаться от надежды видеть наш дирижабль к концу этого года, выполняющим серию полётов, намеченных Гражданским воздушным флотом[81].

«Мы требуем, мы указали» и т. п. – эта лексика была бы воспринята нормально, прозвучи она из уст какого-нибудь высокого партийного руководителя, вроде начальника Политуправления Аэрофлота, да и то лишь в случае, если «мы» означало «партия». Но исходившие от Нобиле, иностранца, «фашистского генералишки», эти слова даже со скидкой на погрешности перевода могли вызвать закономерное раздражение.

В самом конце речи Нобиле от частного вопроса дирижабля 18500 перешёл к материям принципиальным:

Пусть мне будет разрешено говорить с полной откровенностью. У нас здесь в прошлом рассматривались с чрезвычайной лёгкостью различные вопросы, связанные с выпуском дирижаблей, так, что часто создавалось впечатление, что в некоторых кругах считают всерьёз, что можно построить большие современные дирижабли, не имея необходимых средств, что можно импровизировать их постройку, что можно их создать почти из ничего, чудом.

Но теперь, к счастью, как будто всё это радикально изменилось, поскольку всё больше выдвигается более реальное представление о проблемах, связанных с постройкой дирижаблей.

Наконец, признано, что бесполезно составлять план производства, если в то же время не составляется и не приводится в исполнение план организации самих средств производства.

Выполняя полученные распоряжения, наше Конструкторское бюро выполнило свой долг. Теперь нужно, чтобы те, от кого это зависит, выполнили трудную задачу устранения серьёзных и многочисленных трудностей, которые встают или могут встать на пути превращения в действительность нашего проекта.

Мы просим, чтобы это было сделано быстро. Чтобы упорный труд, энтузиазм наших молодых инженеров быстро бы увенчался выполнением. Мы хотим увидеть, с нетерпением ждём того момента, как над Москвой в октябре месяце будет летать советский воздушный корабль – близнец единственных во всём мире кораблей, достигших и перелетевших Северный полюс[82].

Этими «некоторыми кругами», в которых утверждались планы постройки больших современных дирижаблей, были Совнарком и Политбюро. И нанят был Нобиле для реализации этих планов, а вовсе не для публичной критики. Стенограмму доклада, между прочим, направили в Комиссию обороны, где с ней имело возможность ознакомиться высшее руководство страны.

Очевидно, Нобиле, вообще мало искушённый в политике, по наивности переоценивал советскую демократию, принимал декорацию за действительность и заходил слишком далеко, в том числе и в отношениях с коллегами по Дирижаблестрою. Это не осталось без внимания бдительных наблюдателей, и информация очень скоро дошла до контрольных органов. В феврале 1933 года Н. Куйбышев, начальник Военно-морской инспекции НК РКИ, докладывал Сталину:

…для Нобиле созданы такие условия, при которых он имеет возможность беспрепятственно выступать в роли защитника рабочего класса. Против кого – очевидно, против органов Советской власти. «Ваша страна – самая революционная страна в мире. У вас есть профсоюзы, обязанные защищать ваши интересы. Требуйте у них улучшения своего материального положения», – вот смысл одного из его выступлений. Имеется также приказ Нобиле, которым организуется специальная комиссия с участием в ней секретаря парторганизации, с задачей проработки вопросов улучшения быта рабочих и служащих. Знаменательно и то, что считается совершенно нормальным, когда советские инженерно-технические работники ищут у Нобиле защиты своих прав или удовлетворения своих претензий. Одним словом, в Дирижаблестрое фашист-генерал Нобиле превратился из технического консультанта в политического руководителя[83].

Нобиле повезло: тремя-четырьмя годами позже он получил бы обвинение в контрреволюционной деятельности. Но тогда, видимо, всё ограничилось строгим внушением Гольцману и самому Нобиле, и наверх доложили: «Решениями Президиума ЦКК[84] и МК ВКП(б) это политически недопустимое положение выправлено». Больше «фашист-генерал» не лез в советскую политику.

В личном общении Нобиле не всегда был прост и ровен. С одной стороны, работавшие с ним отмечали неизменную приветливость, внимание к собеседнику, простоту и доступность. «У Нобиле можно было многому поучиться: как себя вести, как себя поставить, а это, между прочим, очень важно. Это то, что мы называем внешней культурой обращения с людьми», – вспоминал конструктор-дирижаблист Владимир Шевырёв, лично общавшийся с Нобиле [9]. Коллег-конструкторов тот приглашал к себе домой на итальянскую пасту и валютный рислинг из Торгсина. Частенько заглядывали к нему на Мясницкую и шахматисты, которые порой засиживались за игрой допоздна и убегали на последний поезд метро.

В то же время были заметны его невнимание к молодёжи, если её приходилось учить, и болезненная реакция на любые попытки даже не критиковать, а просто чуть глубже поинтересоваться его инженерными решениями, уточнить детали: «Что вы, меня хотите проверять, что ли?»

Настороженность, недоверие, даже отторжение, которые порой проявлялись в отношении советских коллег к Нобиле, не всегда имели в основании его личные или профессиональные качества. В начале 1930-х годов в Москве находился Уго Гоббато, будущий исполнительный директор компании «Альфа Ромео», руководивший группой итальянских специалистов на строительстве Первого государственного подшипникового завода. Он вспоминал, как технологии, внедряемые иностранными инженерами, наталкивались на скептицизм и недоверие, их инструкции и указания часто игнорировали, их время и усилия расходовались впустую. Гоббато предполагал, что дело в своеобразном советском комплексе неполноценности, а также в естественной подозрительности по отношению к специалистам из фашистской Италии и ко всему, что они несли с собой [85, pp. 170–171]. Те же проблемы случалось испытывать многим «не фашистским» иностранцам, работавшим тогда в СССР по договорам о технической помощи.