Читать книгу "Крестовый поход против Грааля - Отто Ран"

Трубадуры выполняли роль законодателей «законов любви». Законом высшей любви романской Церкви Любви было Евангелие младшего из апостолов, любимого ученика Сына Человеческого:

Я даю вам завет, чтобы вы любили друг друга так же, как я люблю вас[13].

Иоанн. 13:15

И Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек.

Иоанн. 14:16

Два человека возглавляют это войско: Аббат Арнольд — его назначил Рим, И граф Симон — его в поход призвали Сто тысяч рыцарей… Теперь он — властелин!

Ужасней пары нет! Один умен, спокоен, Другой — проворный пес, сорвавшийся с цепи. И вот они идут, за ними — сотни сотен… Один сказал — «убить», второй кричит — «руби!».

Неведомо куда несут теперь их кони, За ними с грохотом идет стальная рать. Поникли нивы и ливады Лангедока, Здесь боле Радости и Счастью не бывать.

Н. Ленау. «Альбигойцы»

Часть третья

КРЕСТОВЫЙ ПОХОД

Отцы Католической церкви и инквизиторы считали ересь катаров — по причине имевшихся в ней дуалистических рассуждений — разновидностью неоманихейства. На самом же деле эта ересь, как и учение, основанное персом Мани (238–277?), была лишь приспособившимся к западной почве индийским манизмом. Если говорить о катарах, то буддистские представления о mani (санск. драгоценный камень) нашли у них свое отражение в вере в реальность получения духовного «утешения» еще на земле и в поклонении удостоившимся его — параклетам (грен, утешенным). Если перевести с греческого, то окажется, что катары называли себя последователями «чистого учения», символом которого, вслед за индийским mani, был камень, упавший с неба, lapis ex coelis (у Вольфрама фон Эшенбаха ошибочно — lapsit exillis, что в таком прочтении бессмысленно), который просвещает мир, утешая его.

Этот «светильник мира», символ верований катаров, сохранялся Эсклармондой в крепости Монсегюр, однако ввиду крайней опасности, грозящей замку, четыре катара, совершив отчаянный переход по горам, доставили его в ущелья Орнольяка. Если мы отождествляем это «сокровище еретиков», как называли его инквизиторы, с Граалем, то основания для такого предположения станут понятными в ходе нашего повествования. Но даже при поверхностном чтении произведений Кретьена де Труа и Гийо-Вольфрама бросается в глаза, что их «Грааль» никак не связан с причастием и не является христианской реликвией: у них нигде не говорится о связи Грааля и священника.

Грааль являлся еретическим символом. Люди, поклонявшиеся христианскому кресту, подвергли его проклятию, против него был направлен крестовый поход, «Крест» вел священную войну против «Грааля».

Катары усматривали в поклонении кресту пренебрежение Божественной природой Христа. Их неприязненное отношение к этому символу было столь сильным, что, например, один из них воскликнул как-то: «Я ни за что не хотел бы быть спасенным через этот знак!»

Но как же Фульк, наш трубадур веселый, В сословие священников, вступил? Не зря он стал церковною борзою — Не зная устали, еретиков ловил. Н. Ленау. «Альбигойцы»

Фульк, сын богатого купца-генуэзца, проживавшего в Марселе, оказался недостойным трубадуром. Своим фанатизмом и жаждой наживы он превосходил самых упорных противников еретиков своего времени.

Фульк долгое время восхвалял в песнях супругу Барраля, виконта Марсельского, к чему она относилась вполне благосклонно. Однако в конце концов трубадур получил отповедь, так как слишком страстно добивался любовных утех. Вся его жизнь являла собой погоню за деньгами и славой. Когда по причине неумеренного образа жизни его покинули все благодетели, Фульк облекся в священнические ризы, избрав путь, идя по которому в то время быстрее всего можно было добиться преуспеяния. И, судя по всему, Фульк не обманулся в своих надеждах. Вскоре по вступлении в орден цистерцианцев он был назначен приором монастыря Флорея, а пятью годами позже стал епископом Тулузским.

Папский легат, прибывший в Прованс с поручением положить предел ереси, узнав о посвящении трубадура в епископы, воскликнул: «Дело спасено, коль скоро Господь даровал Церкви такого человека».

Доходы от собственного епископства не удовлетворяли претенциозного трубадура, и вскоре он погряз в долгах. Презрение бюргерства по отношению к недостойному епископу было столь велико, что он не мог свободно, не будучи осмеянным, показаться на улице. Рассказывают, что как-то раз Фульк сравнил в своей проповеди еретиков с волками, а правоверных — с овцами. Тогда поднялся некий еретик, которому по приказу Симона де Монфора, опустошителя Романии, были выколоты глаза и отрезаны нос и губы, и, указав на себя, вопросил: «Могла ли овца так укусить волка?» В ответ он услышал, что Монфор сделался «благой собакой».

Граф Фуа, брат Эсклармонды, обвинял перед папой Иннокентием III, кажется, именно этого епископа в том, что по его вине приняли смерть 1500 человек.

По непреложному закону, Романия и расположенная в ней гора Табор оказались ввергнутыми в море ненависти и проклятия. По тому же непреложному закону возвышенная любовь катаров была встречена земными властями с сильнейшей ненавистью.

Ведь были и такие, познавшие Отца, Которые позднее отведали огня. Гете. Вечный жид

Учение катаров успешно распространялось во второй половине двенадцатого века по романским провинциям Южной франции. Рыцарство, горожане и даже духовенство видели теперь только в еретиках провозвестников истинного Евангелия. Немногого недоставало, чтобы позиции Рима в Провансе, Лангедоке и Гаскони окончательно ослабли.

Никогда нигде в мире ни одна страна не славилась большей религиозной терпимостью, чем Романия. Любые мнения можно было беспрепятственно выражать вслух, все вероисповедания были уравнены в правах, а классовых противоречий практически не существовало: нам известен даже перечень условий, при которых простой человек мог стать «шевалье».

Рыцарская жизнь процветала здесь, как нигде в другом месте. Рыцари Романии в равной мере чувствовали себя дома, будь то на Святой Земле и в Триполи, которые были, впрочем, лишь романской провинцией, или же в Руссильоне и Тулузе. Однако они отправлялись в полуденные страны скорее из страсти к приключениям, чем влекомые горением духа, и привозили оттуда чаще не набожное назидание, а неизгладимые впечатления о роскоши, мистике и умственной жизни Востока. Церковь требовала подчинения себе в духовной и светской сферах, что казалось рыцарству несовместимым с его представлениями о свободе и чести. Почти все бароны и рыцари Романии придерживались катарских верований, благоговейно принимали в своих замках «совершенных», собственноручно прислуживали им за трапезой и доверяли воспитание своих детей.