Читать книгу "Тайная жена Казановы - Барбара Линн-Дэвис"

Глава 39

Живущая в келье Марины канарейка радостно приветствовала нас щебетом. Я села на диван, взгляд мой упал на необычный подсвечник, который стоял на столе рядом со мной. Сделанный из алебастра, выкрашенного в яркие синие, зеленые и оранжевые цвета, он напоминал павлина. У него были позолоченные бронзовые лапы с острыми когтями — на удивление устрашающие для предмета декора.

— Нравится? — спросила меня Марина. Она стояла у книжных полок, перелистывая небольшую толстую книжку, и смотрела на меня.

— Нравится. Я не видела ничего подобного.

— Потому что подсвечник французский, — объяснила Марина, — сделан в Шантильи, имитация настоящего китайского фарфора.

Как же она любила жизнь! Даже несмотря на то, что Марина была облачена в мрачную, черную шерстяную рясу, а я — в дорогие шелка, создавалось такое впечатление, что я крестьянка-простушка, а она — настоящая королева.

— Вот еще кое-что французское, — сказала она, подходя ко мне с книгой в руках. — Чудесное собрание мудрых мыслей французского священника Пьера Шаррона. — Она опустилась рядом со мной на диван и протянула книгу. — Моя послушница, Лаура, приносит мне из Венеции все запрещенные книги.

— А почему она запрещена? — поинтересовалась я, когда эта недозволенная книга, казалось, ожила у меня в руках. — Что плохого в мудрых мыслях?

— Клеветники обвинили месье Шаррона в том, что он атеист, — сказала она. — Но он прежде всего вольнодумец.

Марина перевернула страницу, которую заложила тонкой шелковой лентой. Ее пальцы коснулись моих, когда я держала открытую книгу.

— Послушай, — наклонилась она, чтобы прочесть. Я кожей ощущала ее теплую щеку. Сначала она читала предложения на французском, а потом непринужденно их переводила.

«Большинство аристократических умов большей частью вольнодумцы. Ничто так не развращает и не порабощает разум человека, как возможность иметь и понимать не одно мнение, убеждение и стиль жизни».

— Видишь, — объяснила она, — он всего лишь говорит, что мы не должны оставаться рабами одного мнения.

— Но он же не отрицает Бога? — уточнила я, делая вид, что внимательно изучаю книгу, хотя, разумеется, прочесть в ней ничего не могла. Пока я разглядывала, несколько прядей наших волос переплелись над страницами.

— Нет… нет, Бога он никогда не отрицает, — мягко возразила Марина.

Она взяла мой палец и ткнула им в строку:

— «Господь создал человека, чтобы тот познал Истину, но он не может познать ее доступным человеку способом», — прочла Марина. Я заметила, что руки моей она не отпустила. — Он приводит доводы в пользу возможности иметь разные мнения — даже поклоняться разным религиям, — чтобы освободиться от фанатизма. Кому дано познать Истину, Катерина?

Она повернулась ко мне лицом. Ее влажные губы загипнотизировали меня, как будто были созданы Творцом для поцелуев.

Голова у меня закружилась. Скорее всего, она наслаждалась моим смущением. Она не сводила с меня глаз, на губах играл намек на улыбку. И прежде чем я успела понять, что происходит, она украла у меня два поцелуя в губы. Какие же мягкие у нее губы!

Я отшатнулась от нее. Джакомо! Что я наделала?

— Мне пора, — вскочила я, начав заикаться. — Кончитта… Кончитта с минуты на минуту вернется с письмом из Венеции.

— Конечно-конечно, — холодно отреагировала она. — Ты же ждешь любовную записку. — Марина закрыла книгу, словно тоже потеряла к ней интерес.

Я побежала в свою келью. Лицо мое горело. Я зарылась головой в подушку. Господи, прости меня! Клянусь, я забуду все, что произошло. Я так скучаю по своему супругу, что, наверное, от одиночества моя любовь выплеснулась наружу.

Остаток дня я провалялась в кровати, мне было слишком стыдно и нос показать наружу. Но сердце все не находило успокоения. С головы до ног меня переполняло восторженное волнение, то ли от внезапных поцелуев, то ли в ожидании письма от супруга моего — я разобрать не могла.

Я уже проголодалась, а в комнате стали сгущаться тени, когда в дверь наконец-то проскользнула Кончитта. На ее лице сияла широкая улыбка, а из кармана она достала запечатанное письмо. Когда на конверте я увидела почерк Джакомо, тут же расцеловала эту старую морскую губку в обе щеки. Поцелуям она обрадовалась, но еще больше обрадовалась очередным двум монетам, которыми я ее вознаградила.

Позже, расхаживая взад-вперед по комнате, я тысячу раз перечитала его письмо.

«Ангел мой, любимая Катерина…

Твое письмо сегодняшним утром удержало меня от того, чтобы наложить на себя руки, и наполнило душу мою радостью! Письмо пришло, когда я брился и уже раздумывал над тем, чтобы перерезать горло лезвием.

Я чувствовал себя плохо, отвратительно спал, а если забывался сном, не желал покидать благословенное счастье, которое я находил в мечтах о тебе. Когда я не спал, время проводил за картами — и всегда проигрывал. Возвращаясь домой на рассвете, я пошатываясь прохожу мимо нашей тайной дверцы, как безумный бьюсь в нее, а потом силой воли возвращаю себя к суровой действительности, что ты уехала.

Катерина, когда мы увидимся вновь? Я должен увидеть свою жену или умру от отчаянья!

Твой Джакомо, который прямо здесь запечатлел поцелуй на странице»

Я поцеловала это же место. Хотела почувствовать и ощутить теплоту его поцелуя, который он запечатлел несколько часов назад. Казалось, что он находится рядом со мной в комнате, заставляет меня улыбаться, смеяться, чувствовать себя, как всегда, желанной. О чем я думала, когда на долю секунды меня соблазнила монашка, Марина Морозини?

«Ох, Джакомо! Прости слабовольную Катерину! Я люблю тебя всем своим сердцем!»

Глава 40

Кончитта отправлялась в Венецию каждую среду. Поэтому Джакомо стал ожидать от меня писем именно в этот день и всегда присылал мне ответ. Целую неделю я писала ему, исписывала целые страницы, во всех подробностях передавая свои дни. Я даже поведала ему о Марине, о том — осторожно, — что она меня поцеловала. Он воспринял это легко, написал мне ободряющий ответ: «Не изводи себя из-за пары поцелуев, ангел мой. Разве кто-то может устоять перед твоим обаянием? Могу только восхититься тому, как сестра Морозини ищет возможность удовлетворить свои желания».

И тем не менее я хотела как-то доказать ему свое постоянство, свою преданность. И спустя какое-то время у меня возникла идея.

«Джакомо, любовь моя, закажи свой миниатюрный портрет, а потом пришли его мне в кольце. Только попроси ювелира спрятать его получше, чтобы никто не заподозрил, что он внутри. Тогда, нося кольцо, я смогу тобою любоваться, делиться с тобой секретами, осыпать тебя поцелуями, носить твое любимое лицо на пальце, возле вены, которая идет прямо к сердцу».