Читать книгу "Последняя треть темноты - Анастасия Петрова"

Признав себя виновным, пациент отказался от операции, но сердечные приступы усилились, и Зольцман добился для Васи еще нескольких дней пребывания в клинике. Теперь Вася знал, что сделал, но не знал почему. Или знал, где-то глубоко внутри, так глубоко, что сказать не мог. Сказать было невозможно.

Ему предстояла медицинская экспертиза, волокита, тоска, изгнание. В момент осознания реальности второе сердце исчезло, и надрывалось теперь лишь первое.

Судебно-медицинская экспертиза готовилась определить, имеются ли у Васи Петрова наследственная склонность к психическим расстройствам или ранее не обнаруженные психические нарушения; оценить динамику развития его сердечной болезни, возможные осложнения в виде приступов психоза и бреда, специфику памяти, интеллекта, мышления; отношение подэкспертного к ситуации, в которой он оказался, и к разным жизненным обстоятельствам в целом. Медикам предстояло рассмотреть возможность расстройства психики подсудимого уже после совершения преступления и охарактеризовать картину развития показаний. Васю Петрова намеревались также проверить на ориентацию во времени и пространстве, на осознание собственной личности и причины проведения обследования. Черепно-мозговые травмы и употребление психоактивных веществ, разумеется, требовалось исключить.

Столкновение радикально различных способов осознания реальности представлялось Васе вполне естественной формой существования его собственного «я» и драгоценной личности любого человека.

Биполярность не как болезнь, но как свойство человеческого мышления, диалогичность мозга, описанная учеными, крупнейшими представителями гуманитарной мысли и нейрофизиологии, оказывается жизненной нормой в теории, но на практике никого не устраивает. Логика и не-логика, система и не-система, верные и неверные решения, плохие и хорошие мысли — все эти и многие другие противоречия тикают в головах абсолютно у каждого хомо сапиенса, но юристы, судьи, священники — столпы общества — оценивают людей по их худшим поступкам, словно у каждого всего по одному полушарию, словно важной является лишь та часть сознания, которая активна в момент совершения действия. Но как же тогда другая, пассивная часть, и процессы, происходящие в ней? Потребность суда — любого суда, не только трибунала — выносить вердикт и давать моральную оценку тем или иным поступкам — свидетельствует о затравленности духа и ограниченности разума. Моральная оценка убивает множественность смыслов, отрицает гетерогенность мышления, идею о мозге как о двуединой системе, объединяющей противоположные личности, лишает все сущее его главного качества — амбивалентности. Так думал Вася Петров, долбя головой железное изголовье кровати и надеясь поскорей умереть.

Если он безумен, то лишь наполовину. А значит, он и виновен наполовину — на одно полушарие, которое внезапно загорелось зеленым огоньком и превратило помощь в медвежью услугу, а любовь — в ненависть.

К Васе пускали посетителей. Только желающих не было. Даже медсестра Ира отказалась дежурить в палате убийцы. Его никто не хотел видеть. Никто, кроме Саши, которая упорно требовала, чтобы ей позволили зайти к загадочному пациенту, теперь считавшемуся обыкновенным преступником со специфическим проявлением истерии в виде второго сердца.

При второй встрече Вася показался Саше уже более живым, чем по дороге от лифта на операцию. В глаза ему будто капли закапали: они блестели. Иногда Вася переставал терзать себя и затихал. Увидев Сашу, он хитровато улыбнулся.

— Зачем вы себя ударяете головой? — спросила Саша, чуть поморщившись.

— Хочу поскорее умереть, — Вася подмигнул.

— Зачем? Ведь еще даже суда не было, — Саша прошлась по палате и села на стул подальше от пациента.

— Меня все равно не признают невменяемым, — Вася скосил глаза на Сашу, но голову не повернул.

— Почему?

— А вы считаете, я невменяемый?

— Не знаю, — Саша посмотрела в пол, затем снова на Васю. — Но вы убили женщину.

— Я поступил… по-человечески.

— Люди называют это преступлением.

— Люди ограничены в своем мировосприятии.

— Может, это и хорошо.

— Может. А, может быть, и нет.

— Если бы не границы, мир бы развалился.

— Наверное. Но мы же не знаем, что выросло бы из руин.

— Что-то страшное, я думаю. Еще более страшное, чем сейчас.

— Что-то безграничное… — Вася Петров продолжал хитро улыбаться, теперь уже глядя в потолок.

Саша вспомнила, как доктор Адхен неуверенно пытался выстраивать границы в их терапевтических отношениях, и у него никак не получалось — Саша думала — потому что он не до конца убежден в необходимости существования этих самых границ. И чем больше Саша бунтовала, выбивалась из упряжки, доходила до крайностей и глупостей, изо всех сил демонстрируя психотерапевту темную сторону своей печальной личности; чем больше она унижала его лишь для того, чтобы убедиться в том, что у нее это получается; чем больше она в открытую манипулировала, вызывая к себе то отвращение, то сострадание, то интерес, то злобу; чем больше он то ли поддавался, то ли ломался и сдавался, чем больше он ей отвечал, вступая в ею придуманную схватку и осознанно, но с чувством бессилия идя против собственных принципов, уверяя себя в том, что нарушение принципов — часть врачебной стратегии — тем зрелищнее рушилась теория границ прямо у Саши на глазах. Доктор Адхен действовал вслепую, продвигался ощупью, подыгрывал, почти не упорствовал, но в этом его нельзя упрекнуть. Как и ни в чем другом. Ведь он, в отличие от многих, сознавал уникальность каждого человека, а потому понимал, что не может быть не только единого метода, но и метода как такового.

— У вас нет метода, нет техники, у вас хоть настоящая лицензия есть? — выкрикивала Саша.

— Есть, — невозмутимо отвечал Адхен, — я ее купил, так что поверьте, она совершенно настоящая.

Это было смешно.

Саша посмотрела в неинтересное окно Васиной палаты. Улыбнулась. Почувствовала, как наворачиваются слезы.

— О чем вы подумали? — спросил Вася, вновь скосив на нее глаза.

— Так. Вспомнила кое-что о границах.

— Ну, и что? По вашему опыту, они нужны?

— Не знаю. Мой опыт сингулярен. Он был удачным, но я бы его ни за что не повторила.

— Почему нет?

— Потому что я не знаю, что меня спасло. А вдруг во второй раз уже не спасло бы?

— Так вы чувствуете себя спасенной? Вы поэтому ко мне пришли? — Вася Петров как будто рассердился, посмотрел на Сашу строго.

Она опустила голову и предалась молчаливому созерцанию своих неаккуратно подстриженных ногтей. Пустота лопнула минуты через четыре.

— Почему вы убили ту женщину? — Саша прижалась к спинке стула и откинула голову назад, словно уклоняясь от удара, хотя пациент был прикован к своему страдальческому ложу и до Саши в любом случае не дотянулся бы.