Читать книгу "Череп грифона - Гарри Тертлдав"

Услышав это, Соклей навострил уши.

— Пошли посмотрим, нельзя ли заключить с ними сделку. Мина бальзама идет за две мины серебра.

— Ты прав, — согласился Менедем. — К тому же у нас есть время, чтобы с ними поторговаться. В таком маленьком городке, как этот, нечего рассчитывать на бойкую торговлю.

Но едва братья начали расхваливать свои товары, как к ним приблизился какой-то человек — он шел осторожно, чуть наклонясь вперед, что говорило о его близорукости, — и спросил:

— Это вы родосцы, прибывшие на остров минувшей ночью?

— Верно, почтеннейший, — кивнул капитан «Афродиты». — Чем можем служить?

— Мне нужен папирус, — ответил человек, к удивлению Менедема. — Аристарх сказал, что у вас есть папирус.

Менедем удивился еще больше. Покупатель был не больше похож на воина, чем эфиоп — на светловолосого кельта.

— Аристарх сказал правду, — осторожно подтвердил Менедем. — Кто ты?

— Я Диодор, сын Диофанта, — ответил близорукий, наклонившись поближе к Менедему, чтобы лучше его рассмотреть. Потом объяснил: — Я здешний казначей Антигона.

— А! — Менедем кивнул. Теперь ясно, почему Диодор решил стать их покупателем. — Да, почтеннейший, у нас и вправду есть папирус. Вообще-то у нас его сколько угодно.

— Слава богам! — воскликнул Диодор. — Мой дорогой, знаешь ли ты, как трудно правильно вести записи, если твой начальник воюет с Египтом? Я писал на коже, на досках, даже на глиняных черепках — как делали в старые дни, решая, кого подвергнуть остракизму.

Неудивительно, что Диодор привел такое сравнение: он говорил на аттическом наречии, а Афины были родиной остракизма.

— Мы наверняка сможем тебе помочь, — сказал Менедем. Диодор, хоть и был казначеем, оказался слишком возбужден, чтобы сильно торговаться.

— Сколько у нас осталось папируса? — спросил Менедем Соклея. — Я знаю, ты продал кое-что в Кавне.

— О боги! — Диодор явно пришел в ужас при мысли о том, что от него ускользнет хоть немного папируса.

— У нас остался семьдесят один свиток, — ответил Соклей; Менедем не сомневался, что он наизусть помнит цифру. — А еще у нас есть превосходные чернила, — добавил Соклей, указав на один из маленьких горшочков.

Диодор кивнул.

— Чернила — это хорошо, но я могу быстро приготовить их и сам. Хотелось бы мне, чтобы я умел сам делать папирус. Сколько вы просите за свиток?

«Насколько высокую цену можно с него запросить?» — размышлял Менедем. То были непростые подсчеты, ведь Диодор был казначеем и знал, сколько стоят подобные вещи. Но он также не скрывал, как сильно нуждается в товаре Менедема. И все-таки, если слишком взвинтить цену, офицер Антигона может натравить на родосцев воинов и просто взять задарма то, что ему нужно. Да, и вправду сложное решение. Тяжело вздохнув, Менедем произнес:

— Шесть драхм. Ты сам сказал, господин, — добавил он, — тут идет война. Когда я продам то, что у нас осталось, когда еще я увижу папирус?

— Ты — родосец. Вы торгуете с Египтом, в этом твое преимущество, — ответил Диодор.

Соклей выбрал именно этот момент, чтобы достать из мешка один из свитков папируса и начать рассматривать его гладкую, кремовую лицевую поверхность. Не говоря ни слова, он улыбнулся и убрал папирус обратно.

Глаза Диодора проследили за свитком, как за красивой гетерой, закрывшей за собой дверь. Он вздохнул.

— Нами правит необходимость. Я дам тебе четыре драхмы за свиток и куплю пятьдесят штук.

Даже такая цена была больше общепринятой.

Они сговорились на пяти драхмах и двух оболах за свиток. Немного подумав, Диодор решил купить не пятьдесят, а шестьдесят свитков. Менедему хотелось прыгать от радости.

Когда казначей ушел, чтобы принести серебро, а один из их моряков поспешил обратно на судно за нужным количеством папируса, Менедем повернулся к Соклею и сказал:

— Мы заработали здесь деньги! Кто бы мог подумать?

— В прошлом году в Сиракузах тоже позарез был нужен папирус, ведь из-за карфагенской осады там его давно не получали, — ответил Соклей. — Тот, кто все время ведет записи, никак не может без него обойтись. К тому же в наши дни появляется все больше людей, умеющих читать и писать. Хорошо, что мы привезли папирус.

— Тут нечего возразить. И Диодор прав — у нас и впрямь есть преимущество, поскольку мы торгуем с Египтом. Крутобокое судно, перевозящее зерно, может захватить нам груду папируса для дальнейшей перепродажи, даже не заметив лишнего груза. Соклей кивнул.

— Верно. А теперь пошли узнаем, сколько эти варвары хотят за свой бальзам?

— Да, конечно, — ответил Менедем, и они с Соклеем направились к финикийцам, один из которых был высоким (почти таким же высоким, как Соклей) и худым, а второй — низеньким и еще более тощим, чем его товарищ.

Менедем поклонился.

— Радуйтесь. — Он представил своего двоюродного брата и представился сам.

— Радуйтесь, — ответил финикиец пониже.

Поклонившись, он дотронулся поочередно до своего лба, губ и сердца.

— Я — Абибаал, сын Гисдона. А это мой брат Абимилкий. — Он говорил на хорошем эллинском, хотя и с гортанным акцентом, и даже названные им чужеземные имена вполне могли бы принадлежать эллинам. — Чем могу служить, мой повелитель?

Ни один свободный эллин не назвал бы другого человека повелителем. На взгляд Менедема, финикийцы слишком уж усердствовали в цветистой вежливости.

— У вас есть бальзам, верно? — спросил он.

— А, бальзам! Конечно, есть. — Абибаал снова поклонился. — У нас есть самый великолепный душистый бальзам из садов Энгеди, чистый, желтый, как чудесный гиметтский мед. — Он и вправду хорошо знал эллинов, раз привел такое сравнение. — Бальзам этот при горении дает сладкий дым, а еще полезен как лекарство от всех недугов — различных болей и эпилепсии, а также как противоядие от смертельных ядов. А еще это замечательное средство, согревающее печень и живот, наш бальзам способен вылечить воспаление глаз, предохранить раны от нагноения, исцелить плеврит и мужское бессилие. Он подействует, если будет на то воля богов.

Менедем не ожидал услышать столь длинный перечень достоинств бальзама, едва ли не длиннее, чем список судов в «Илиаде».

— Мы могли бы заинтересоваться этим товаром, если ты назовешь подходящую цену.

Тут впервые подал голос Абимилкий, заговорив низким, гудящим басом:

— Цена — одна часть бальзама за две части серебра, по весу.

Его эллинский был не таким беглым, как у брата, но он говорил решительней и назвал и впрямь общепринятую цену за бальзам.

— Мы тоже торговцы, — сказал Менедем.

Абибаал и Абимилкий улыбнулись.