Читать книгу "Первая императрица России - Михаил Кожемякин"

– Весьма возможно, что султанское войско и, наипаче, хан со всей поспешностью идут отсечь нас от Прута, – сдержанно подал голос молчавший до сих пор Вейде. – Тогда они могут всей силой ударить на защищающую нас с юга колонну генерал-фельдмаршала Шереметева, коему одному агаряне[28] легко нанесут конфузию.

– Так-то и легко, Адам Адамыч? – захорохорился старый фельдмаршал. – Немец ты, не в обиду тебе, хоть на Москве жизнь прожил, коли так думаешь! Старого пса и волку с хвоста не ухватить!

Однако особой уверенности в голосе Бориса Петровича не прозвучало. Русские генералы дружно понурили головы и стали, вероятно, строить в своем воображении картины последней отчаянной обороны. Петр Алексеевич резко тряхнул головой, откидывая со лба пряди слипшихся от пота жестких волос. Глаза его дивно сверкнули то ли отраженным светом факелов, то ли неким сверхъестественным внутренним огнем. Он возвысил голос, и, казалось, языки пламени заколебались от звуков царской речи:

– Господа совет, ведаю великие нужды и муки войск наших. Правда сие, воды нет, фуражу коням нет, обсервации нет! Но есть воля моя! Трубить поход немедля, минуты не мешкая! Поднимать полки с бивуака! Выступаем на Прут! День и ночь пойдем, и лагеря до самых Ясс более не разбивать! Вперед, други мои!!!

Страшен был смысл государевой воли, но Екатерина, измученная и обескровленная, как и вся армия, невольно залюбовалась мощью и величием Петра. Нечто подобное крылатой богине победы, почитавшейся некогда стародавними греками, вдруг поднялось в душе ее, наполняя утомленные члены обманным чувством силы… Она поднялась со своего жесткого одра и, подойдя к державному супругу, преданно положила на его твердое плечо свою маленькую ручку.

Однако в кучке военачальников не произошло ровно никаких перемен. Все так же переступал, разминая подагрические ноги, Шереметев. Все так же меланхолично жевал травинку Репнин. Вейде держался сухо и прямо, но как-то безжизненно. А дородный подканцлер Шафиров подчеркнуто усердно изучал карту, будто главным в его жизни в эту минуту была тонкая синяя лента, означавшая реку Прут.

Петр обвел соратников горящими глазами, и Екатерина почувствовала, как в недрах его груди, словно в огнедышащем вулкане, закипает лавина всесокрушающей ярости.

– Сие воля моя, господа совет! – повторил царь внешне спокойно, но его щека вдруг нервически задергалась: верный признак приближения бури. Екатерине вдруг стало до тошноты страшно. Ранее она умела обуздывать приступы царского гнева, своими нежными руками и умиротворяющими словами гасить этот разрушительный пожар. Ныне у нее было слишком мало сил. И кого погребет под собой раскаленная, слепая лава ярости Петра Алексеевича, ведал, наверное, один Господь – единый, кто имел над всеми этими людьми вокруг волю, бо́льшую государевой… «А может, вовсе и не бо́льшую?» – отвратительной ледяной змейкой скользнула мысль. Екатерине захотелось закрыть лицо руками, убежать, броситься на траву, чтобы не видеть неизбежного…

– Великий государь, на Москве ты волен над нами в жизни и в смерти, – вдруг спокойно заговорил старик Шереметев, и почудилось, будто на пути испепеляющей лавины встала каменная стена. – Однако в сем диком поле над всеми нами – лишь воля Божья и покров Пресвятой Богородицы.

– И святое Провидение! – глубокомысленно, но не совсем уместно заметил лютеранин Вейде.

А Репнин, потемнев лицом, вдруг решительно шагнул вперед и молвил без обиняков:

– Как совет решит, так и будет, великий государь! Внемли воле мужей в совете!!

Шафиров продолжал водить по карте толстым пальцем, уснащенным крупным бриллиантом, однако было очевидно, что он не имеет ничего против этих крамольных слов. Петр оглядел угрюмые лица своих сподвижников скорее с изумлением, чем с гневом.

– Так говорите же, господа совет! – с оттенком жестокой иронии в голосе произнес он.

– Ретираду надобно трубить со светом! – сказал за всех Шереметев. Он склонился над картой, потеснив Шафирова, и указал туда черным концом своей палки:

– Сие, Петр Алексеич, малая речка Реут, мы ее давеча перешли. В русле своем она в летнюю пору измельчала совсем, даже кони не напились, да и ты все вперед гнал… Верные же людишки из местных сказывают, что в истоке она куда полноводнее. Вот он, исток! Туда надобно немедля завернуть войска наши. За день дойдем, люди к воде как на крыльях полетят. Там, подле воды, встанем лагерем и окопаем его крепкими шанцами. Немедля за твердой охраной драгун станем слать обозы на Могилев-Подольский, к ляхам, дабы в фортеции сей утвердить великие магазины провизии, фуражу и прочего воинского припаса… Оттуда учиним обсервацию за неприятелем. Однако ж я и так полагать могу, что визирь с войском турецким за Прут не пойдут, в Молдавии останутся, хан же только для обозов страшен, а на лагерь набегать не дерзнет.

– К Кантемиру же надобно отписать, чтоб стоял в Яссах крепко, – вступил Шафиров. – Войска у него регулярного немного, но поселяне молдавские встали под его знамена. В поле от них толку мало, а за стенами, даст Бог, оборонятся! Окажется визирь меж двух огней – меж Яссами и нашим войском, хочет – не хочет, а силы свои разделит. Завязнет, время терять станет. Там, видя конфузию его, и валашский господарь Константин Брынковяну, по нашему разумению, подняться должен…

Царь, до сих пор внимавший своим советникам в отрешенном молчании, вдруг яростно сверкнул на дипломата огненными очами:

– Что ж он до сих пор не поднялся? Ты, Петр Павлыч, соловьем мне заливался, что валашские да молдавские христиане, да сербы с болгарами, да черногорцы только и ждут, чтоб засверкали на Днестре русские штыки – тотчас выступят нам на помощь… Так ли говорил?!

Шафиров бесстрашно выдержал тяжелый взгляд царя.

– И ныне так скажу, – спокойно ответил он. – Димитрий Кантемир верен тебе и доказал сие делом. Брынковяну же всегда был премного хитр, робок сердцем, стало быть – союзник он нам в победе, но не в испытаниях! От верных болгар мы ныне многие и полезные сведения о неприятеле имеем. Но подниматься с оружием, пока не зареют наши знамена на Дунае, болгары не станут: больно близко там до Царьграда турецкого, враз агаряне их в крови потопят… К черногорцам и герцеговинцам посланы тайно верные офицеры одного с ними племени – полковник Михайло Милорадович да капитан Иван Лукачевич, дабы их старшин на восстание воодушевлять… Но восстанут ли, нет ли народы сии – нам с того невеликая корысть: больно далек их край от степей этих. Не для военного резона обещал я им союз и защиту, государь Петр Алексеевич, а для того, дабы ведали они и дети их: не забыты Россией ее братья по православной вере, по языку славянскому! Дабы дети их детей через сто, через двести лет сказали: «Когда мы были слабы, Россия была с нами! Ныне же мы сильны – и с Россией!»

– Красно поешь да далеко глядишь, господин вице-канцлер! – раздраженно оборвал его Петр. – А по делу что скажешь?