Читать книгу "Лето, в котором тебя любят - Игорь Гуревич"

– Я так не смогу, – с сомнением сказала Светлана.

– А зачем тебе так? Ты из школы уйди, а там как бог на душу положит. Я вот тоже с чужими детьми не могу – поубивала бы всех.

– А я их люблю как солнце, как небо, как воздух, – настаивала на своем Светлана Александровна.

Вера взглянула на подругу как на умалишенную:

– Ты вообще-то сама поняла, что сказала?

Света промолчала. В глубине души она понимала, что это не она сама, это память о бабушке и маме говорит в ней… Она слово дала себе, а значит им, продолжить учительский род.

«Простите меня, мои родные!» Она решила – идти до конца и не сдаваться, не понимая, что это путь в никуда, в надрыв, депрессию, шизофрению. Нельзя быть учителем вопреки! Любовь через силу рождает ненависть…

И вот он – полный крах. Светлана задумчиво рассыпала таблетки по кухонной цветастой скатерке. В дверь позвонили. Почти в отключенном состоянии, на автомате пошла открывать. На пороге стоял Михальчук. В руках у мальчишки, озорника и хулигана, была роза. Одна.

От удивления у Светланы мигом выветрились из головы все обиды. Кто она, в сущности, такая? Одинокая, молодая, зашуганная женским учительским воспитанием в квадрате, двадцатипятилетняя девчонка-сирота…

– Простите меня, Светлана Александровна, – пробасил с порога Михальчук.

– Проходи, Саша, – взяла розу, повела гостя на кухню. Мальчишка встал, как вкопанный, и с удивлением смотрел на рассыпанные по столу таблетки.

– А, это… Порядок навожу в аптечке, старые лекарства выбрасываю. Присаживайся, будем чай пить, – поднесла к краю стола мусорное ведро, смахнула снотворное. – Посмотри, пожалуйста, за чайником. Я на минутку.

Прошмыгнула в комнату, сбросила с себя старый домашний халатик, надела джинсы и новый белый пуловер в обтяжку. Крутанулась перед зеркалом в шкафу.

По глазам Михальчука было видно – оценил. У неискушенных мальчишек всегда все на лице написано.

«Ну, что я за дура! Он же совсем ребенок», – ругнула мысленно себя, но как-то уж больно весело. Отвернулась – скрыть улыбку.

Потом пили чай с вареньем и рулетом. О чем-то ни о чем разговаривали. А потом вдруг Саша сказал:

– Шли бы вы из школы, Светлана Александровна. Не ваше это. Вы вон какая красивая, когда не учите, не срываетесь. А то что? Станете такая же, как химичка-мымра старая…

– Саша!

– Да ладно. Вы ж не побежите рассказывать. А я так, для примера: она на уроках только на нас орет, да на жизнь свою жалится. С котом живет, да и тот от нее скоро на люстре повесится. Ни детей, ни семьи. Одевается как… ну я не знаю, бабка моя деревенская. И что мы на ее уроках учим? Химию эту дурацкую знаем? Она нас, как огня, боится. Другой раз придет, попросит: «У меня голова сегодня болит. Посидите, пожалуйста, тихо одни. Делайте что хотите, но только тихо». А мы, что, звери какие, что ли? Это у нас самые замечательные уроки с ней. Она в лаборантскую свою уйдет и сидит там – не слышно, не видно. Мы сами дисциплину поддерживаем. Тем, которые разбуянятся, – подзатыльник. А если вдруг завуч или еще кто заглянет, делаем вид, что лабораторную выполняем. Как-то звонок прозвенел, а она из своей кондейки все не выходит. Все вышли, а я пошел глянуть: думаю, может, случилось чего. Приоткрыл дверь. А она сидит у столика лаборантского и даже не оглянулась. Перед ней мензурка, а в мензурке – спиртяга. По запаху слышно, что не первая мензурка. Она ее хлобысть, – и в рот опрокинула. Рядом стакан с мутной водой из-под крана – отпила. И опять замерла. Уставилась в окно напротив, только головой из стороны в сторону, как болванчик какой, болтает. Я дверь тихонько прикрыл и выскочил из класса… Вы что, тоже так хотите?

Светлана так ярко себе представила эту картину: неопрятная, вечная брюзга, расплывшаяся, с темными мешками под глазами и нездоровым коричневатым цветом кожи учительница химии выпивает неразведенный спирт из мензурки. Боже мой! Как сразу стали понятны все ее истерики в учительской, стеклянный взгляд, когда о чем-то спросишь, и бесконечные жалобы на все на свете – на жизнь, на детей, на погоду, на директора. И жалость к себе. «Она вампирит», – говорили коллеги и старались с ней не общаться. Неужели такая судьба ждет ее, наследницу знаменитой учительской династии, институтскую отличницу Светочку, Светлану Александровну Киприянову?!

Распахнула испуганно глаза, словно увидела свое будущее. Непроизвольно вырвалось громким шепотом:

– Я так не хочу, – и прикрыла рот. И разревелась. Совсем как маленькая. Но уже не могла удержаться: уперла локти в стол, обхватила голову руками, всхлипывает, а слезы – кап-кап на скатерть.

Михальчук подошел и стал гладить по голове:

– Ну что вы, Светлана Александровна. Я не хотел вас расстраивать. Я просто сказал, как думаю… Мне жалко вас… Нет, не так, вы мне просто нравитесь, Светлана Александровна. Я не хочу, очень не хочу, чтобы вы так вот, как химичка… Вы уйдете из школы, а я закончу девять классов, работать пойду. И… сделаю вам предложение.

Светлана притихла и слушала этого мальчика, не поднимая головы.

«Боже мой! Как так? Ведь вокруг были такие умные, такие опытные, сильные педагоги! Говорили какие-то слова, притворялись. А пришел мальчик, этот маленький принц, гадкий утенок, которого она сегодня при всех унизила, оскорбила, потому что он был ниже ее по статусу, по жизненному смыслу, и она даже не задумалась над тем, имеет ли право, а он пришел к ней со словами извинения и любви, и правды. Ту правду, которую не могли сказать все эти взрослые, все эти умные педагоги, сказал этот мальчик. Точно, понятно, образно. Боже, как же стыдно! Как же ей стыдно! За все, за то, что всегда – и это правда! – думала об учениках только плохо, только как о детях, способных исключительно на шалости, подлости, обман. И никогда она их не любила, никогда! Все это лишь слова пустые, ничтожные слова, ложь в память о матери, о бабушке. Простите меня, родные мои!»

– Спасибо, – прошептала Светлана. Взяла его руку. – И прости меня, пожалуйста.

Сашка растерялся, руку отдернул:

– Я пойду, хорошо?

Не оборачиваясь – к дверям. Она осталась сидеть за столом. Сашка спускался с лестницы, сердце бешено колотилось.

«Зачем он ей сказал про замужество? Это же неправда». Но каким-то шестым чувством понимал – все правильно. Все было правильно. Он просто стал взрослым и сильным. И это было в сто раз важнее воскресной поездки с Машкой на дачу.

4

В понедельник Светлана подала заявление об уходе.

– Учебный год доработаете? – спросил Иван Федорович.

– Доработаю.

– Это правильное решение, Света, – неожиданно мягко, совсем по-свойски, сказал директор.

Она вдруг заметила, какой он в сущности приятный и внушающий доверие мужчина:

– Спасибо.

– Что делать собираетесь?