Читать книгу "Коварная дама треф - Вячеслав Белоусов"

Лаврентий зажал Варьке рот и тихо увлек ее за собой, прочь от загадочного дома.

Из дневника Ковшова Д.П

В таких случаях хочется сказать что-то яркое и многозначительное. Обычно, если от души, то что-то вроде: «ну вот, пожалуйста… твою мать!», вставив наиболее подходящее слово… А получается глупо и невразумительно. Я не исключение. Как ни прыгай через дерьмо, которым тебя со всех сторон обложили, хоть будь ты о трех ногах, обязательно вляпаешься.

Теперь ломаю голову, что лучше? То, что залетел в самом начале и судьба оставила время исправить ошибку или уже не выбраться?.. Кажется, время есть, тем более если рассуждать могу без суеты. Поэтому первое, что сделал, как учил ныне покойный славный следак Денисов, попробовал отсудить пылающий мозг.

Разложим все по полочкам… Хотя и взволновал меня всполошившийся Течулин, взвинтил, что называется, нервы, я не помчался сломя голову в «белый лебедь». Это уже верный ход. Потому что не к лицу прокурору района по каждому поводу в тюрьму бегать, да еще когда только что арестованный пальчиком поманил. Я его туда не уговаривал, не загонял. Сам залез.

Второе. Если с его стороны самооговор, как Александр кричал, выпучив глаза, его никто на это не подговаривал. Мы с ним беседовали за милую душу, слово, так сказать, за слово, я-то вообще, по правде сказать, любитель в таких случаях в большого слушателя превращаться. История трагическая, довольно жизненная, в некотором роде для мужского пола поучительная, как здесь не заслушаешься. К тому же очень чувствительная, можно отметить, романтичная: единственный верный друг, с которым всю жизнь рука об руку да которого все время тащил за собой, человеком сделал, а он тебе и нагадил в самую что ни на есть шляпу. Трогает? Ну как же! Очень даже впечатляет.

Третье. Зубров — человек от сохи, на земле вырос; ордена, грамоты, почет и блеск — это все мишура, это побочное, второстепенное; он на земле у себя дома, его судьба ласкает, все привык делать один раз, потом не переделывать: учился, служил, «нюхал демократию в составе ограниченного контингента войск, которые на танках в Праге спесь некоторым сбивали» — это его слова в его же откровениях, я за язык не тащил. Женился по любви и «Настене» своей, как он ее именовал, наклепал троих, один другого меньше. У него, как в сказке, — загадал желание, оно и исполняется. Так всю жизнь и везло. Этот везунчик со своими чудными лошадьми в Европу ездил, найдите такого в области! Нет. Он врать не умеет, научить не успели, да и незачем. Я же отмечал его удивительное качество — ему судьба везде орлом монету показывала. Он членом райкома, не думая о выгоде, стал. Куда уж тут!

Выходит, он и милиционерам повинную сам написал, и следователю Течулину сказал на первом допросе, а мне в задушевной беседе чистую матку-правду. Излил, так сказать, душу, как есть.

Сомневаться в его откровенном признании нет повода.

Весь его рассказ вписывается в обстоятельства убийства, которые следователь, помимо его признаний, установил другими показаниями очевидцев: жены, соседей, детишек малых, сбежавшегося со всего острова народа. Зачем им оговаривать своего любимого директора, который все для них, все ради них, все только им… Как клушка с птенчиками. Они на острове не жили, а катались как сыр в масле. Там и заработок, туда рыбкооп с райпотребсоюзом и автолавки с лучшим товаром к празднику торопятся, как правительство в Москву!.. Врагов у него отродясь не бывало. Один только, которого он сам, Зубров, и пригрел, как змеюку на своей груди. Но это не враг. Это совсем другое дело. А он, добрый мужик Зубров, не знал и не слышал про восточную пословицу ничего. Да он и книжки-то если читал, только те, которые для работы нужны были… А пословица, если бы знал, возможно и пригодилась. На Востоке говорят искушенные люди: «Смертельно жалит змея, согретая на груди!» Эх, Зубров, Зубров, наивная душа…

Рассуждаем дальше.

Раз директор Зубров не такой железный, как с виду кажется, значит, есть ключик к дверце его души. А уж ключик подобрать да в душу влезть, да с сапогами по чистой и нетронутой.

Все сразу и отпечатается.

Вот с такой девственной, неискушенной душой и попал в тюрьму Иван Григорьевич Зубров.

Не верьте, друзья и недруги мои, не верьте блатным, что есть люди, пусть битые и перебитые, в наколках до пят и ни слова, кроме фени, не ботающие, рецидивисты или авторитеты заслуженные, которым тюрьма — это дом родной. Говорят это только с горькой иронией и с большой обидой на свою пропащую жизнь. Тюрьма — это… тюрьма. Никаких правил там нет, как нет и человеческого обличия, а уж о благородстве надобно забыть, лишь только переступил порог. Не зря и поговорки они придумывают типа «приходя — все забудь, уходя — не прощайся». Там жизнь закручена совсем другими принципами. Человеческое заканчивается, а мразью несчастный становится с первой минуты, как попал за те стены и привели его для тщательного обыска, потому как из человека бедолага превращается даже не в животное, а в голое, в самом непосредственном смысле этого слова, животное и голый объект, пока его не препарируют, как лягушку под стеклом увеличительным, ни разгладят, ни выпотрошат душу и снова оденут.

Я никогда не забуду, как старший следак, учитель мой первый Денисов, еще студентом водил меня в «белый лебедь». Как романтично звучит — «белый лебедь»? Ведь придумал кто-то от великой тоски по свободной белой птице, летящей в теплые края, назвать так мрачный страшный застенок, где большим счастьем считается одно — быстрее забыть, что ты человек и что есть необычайное чудо на земле — свобода! Иначе с тоски подохнешь.

Там быстро ломают таких свободных орлов, как Зубров. Такие девственники хрустят, словно бублики, на клыках истосковавшихся до злодейских забав блатных. Вот и зажевали бедного Зуброва. Не продержался он и дня. А когда взмолился и душой, и телом, та же братва научила, как выбраться; и первое условие — ничего не признавать и косить. Врать, что сможешь, пусть у следователя голова гудит, а косить под что попало: под несчастную жертву, под больного и немощного, под психа. Ну что я буду рассказывать, кому это интересно…

Я, когда еще студентом был, выскочил из этого «лебедя», будь он проклят! Я надышаться воздухом не мог! Забыл, что рядом машины гудят, бензин, грязь на улицах и прочее… Слаще не было ничего! А ведь все бесплатно… задаром и просто так… На, человек, дыши! Это я тогда, бедный студент, подумал.

И сейчас так думаю, в «лебеде» этом стараюсь не бывать.

Поломав с полчаса таким образом многострадальную голову, я не стал опережать события и велел следователю Течулину этапировать убийцу Зуброва для душевного собеседования в прокурорский кабинет, где он каялся, клялся и божился до того, как туда попасть. А для встречи ему, чтобы вновь память не отшибло, привезти ко мне его неверную жену Настену, или, по паспорту, Анастасию свет Семеновну Зуброву, в девичестве Веселкину. Вот фамилией родители наградили, совсем невпопад с этой историей!

Мелодия, не греющая душу

Она ждала его звонка. Ждала со злым нетерпением, с нервным, не отпускающим даже на миг возбуждением, как дожидаются большого скандала, драки или беспощадного побоища. Даже ей самой становилось страшно, как она его ненавидела!