Читать книгу "Сказки тысячи ночей - Эмили Кейт Джонстон"

Я испытывал боль и раньше – не сам, но через тело Ло-Мелхиина. Порой у него затекали ноги от долгой езды верхом, порой ему случалось порезаться ножом во время еды. Она была интересной, эта боль. От нее я чувствовал себя живым внутри его тела, и она мне даже нравилась. Но в день, когда на нас напала птица, я ощутил нечто иное. Та боль пронзала меня насквозь, будто меня жарили на огне, который я не мог погасить. Я думал, мы умрем.

Я покинул его руки, ноги и грудь. Его собственное сознание, так долго находившееся в плену, ринулось занять мое место, слишком поздно обнаружив, что то была ловушка. Теперь боль принадлежала ему одному, за исключением малой ее части у него в голове, и мне приходилось терпеть лишь ее.

Я полагал, что никогда не устану от его криков, но в тот день он кричал так много, что я усыпил его. Я ждал, что мы исцелимся, и тогда я разбужу его снова, но, сколько бы своей силы я ни передавал целителю, все было напрасно. Что-то засело в крови, что-то принесла с гор эта мерзкая тварь на своих поганых когтях, и оно не поддавалось исцелению. Мне претила мысль оставить Ло-Мелхиина, если его еще можно было спасти, но от мертвого мне не было никакого проку, и я приготовился к долгому пути в самую жаркую часть пустыни. Я запас достаточно сил, чтобы продержаться там какое-то время, хотя, конечно, я жаждал большего.

И тут я ощутил на коже Ло-Мелхиина легчайшее прикосновение. Живительная прохлада возникла там, где повязки целителя лишь запечатывали жар. Я ждал, не покидая тело Ло-Мелхиина, пока прохлада разливалась по его жилам, а потом ушла тем же путем.

Это была она.

Когда она покинула нас, повязки сняли и пришла новая боль, острая и резкая. Мы истекали кровью, но я чувствовал, как яд покидает нас, и решил потерпеть еще немного, не оставляя тело Ло-Мелхиина. Эту боль я тоже предоставил ему. Я уже натерпелся достаточно.

Три дня спустя я проснулся слабым, но живым. Целители вливали в меня столько супов и фруктовых соков, что мне казалось, будто я лопну, но каждый глоток возвращал мне силы. На четвертый день я снова смог подняться на ноги. На пятый я услышал, как служанки, прибиравшие мои покои, перешептываются, думая, что я сплю.

– Она вышила это, когда еще не могла ничего знать, – сказала одна.

– Не может быть, – ахнула вторая.

– Она сожгла вышивку, чтобы никто ее не увидел, – продолжала первая. – Да только пряхи все видели, и ткачихи тоже.

– Так, значит, она видела это? – спросила вторая. – Или она это сделала сама?

Они шикнули друг на друга, услышав, как я пошевелился, не в силах дальше оставаться без движения, и убежали прочь. Я пребывал в уверенности, что моя новая жена была рядовым человеческим созданьем, очередной чернявой простолюдинкой. Но если служанки правы, это значит, что в ней есть какая-то сила, знает она о том или нет.

Я вспомнил прохладное прикосновение, которое ощутил перед тем, как целители взялись за ножи. Это была ее рука. Она вошла в мою кровь, увидела яд и сказала целителям, что нужно делать. Она позволила мне жить. Я бы не сделал того же ради нее.

Власть так легко извращает умы мужчин. Они тянутся к ней, как деревья тянутся к свету и воде. Вот почему я выбрал тело Ло-Мелхиина и его руки – в них было больше всего власти. Торговцы и вельможи, Скептики и Жрецы, мастера, и чернорабочие, и все их сыновья тянулись к нему – к нам – словно песок, следующий за ветром.

Все эти годы, живя в теле Ло-Мелхиина, я дарил силу мужчинам, которые, как я полагал, используют ее в угоду мне. Я дарил им великие умения и великие мысли, а они и не догадывались, что утоляют мой всепоглощающий голод, который им придется утолять и впредь, до самой своей смерти. Они совершали великие дела и сочиняли великие сказания, но все это время я был слеп.

Все это время в моем распоряжении было больше силы, чем я воображал, а я не замечал ее, потому что смотрел мужскими глазами. Я позабыл о девушках, подметавших полы и прявших пряжу, о женщинах, красивших ткани и рисовавших хной. У меня было три сотни жен, и всех их я сожрал сырыми, не дождавшись, пока они дойдут до готовности.

Она знала. Она все знала, но все равно спасла меня, когда я лежал перед ней слабый и умирающий. Она не показалась мне безвольной, но должно быть, я ошибался. Только дура или безвольная марионетка спасет человека, который может ее убить, а я точно знал, что она не глупа.

Теперь же она вкусила власти. Неважно, видела ли она птицу со стороны или сама призвала ее, она должна была почуять свою силу, а из силы я умел плести не хуже, чем она – из своих ниток. За время пребывания в теле Ло-Мелхиина я похитил столько мужских сердец, что это стало слишком легко. Теперь же меня, как по заказу, ждал новый вызов. Я не знал, как влиять на женские сердца, но Ло-Мелхиин знал.

Глава 21

Поправившись, Ло-Мелхиин пришел ужинать со мной в моих покоях. Служанки принесли второй стол – больше того, за которым я ела и на котором стояли мои лампа и шар, – и накрыли его тонкой синей материей с золотой каймой. Одна из служанок подрезала все фитили и принесла новые лампы, чтобы нам было хорошо видно друг друга за ужином. Я наблюдала за их приготовлениями с тяжелым сердцем. Даже если мы не примемся за еду еще час, пока они будут хлопотать, все равно останется два часа между ужином и временем, когда я ложилась спать. Вряд ли он покинет меня после ужина, особенно если мать рассказала ему, что я вышила нападение птицы в тот самый момент, как все случилось, но у меня не было никакого желания узнать, как Ло-Мелхиин предпочитает проводить свои вечера.

Пришла мастерица по хне и взяла меня за руки. Она вывела меня из комнаты и повела в купальню. Она объяснила, что времени на полные сборы нет, но она займется моими руками и волосами.

Я терпеливо сидела, пока она втирала хну мне в волосы. Я знала, что там, где ее пальцы касаются моей шеи, ушей и лба, останутся отпечатки хны. Она делала это нарочно, чтобы божества моей семьи знали, что я покрасила волосы. Если делать все чересчур аккуратно, они решат, будто такой диковинный цвет волос был у меня от рождения, и отметят меня как одну из своих. Я не стала объяснять, что ее усилия тщетны. Я и так уже была одной из них.

Мастерица закончила с волосами и, взявшись за стило, принялась рисовать на моих руках какие-то знаки. Некоторое время я наблюдала молча, но потом любопытство пересилило.

– Госпожа мастерица, – обратилась я к ней. – Что это за знаки вы рисуете?

– О некоторых я могу рассказать вам, – отвечала она. – Но некоторые из них, госпожа, – это тайные знаки моей семьи. Благословения наших божеств, которые нам позволено рисовать на других в качестве дара. О них я рассказывать не стану.

– Я понимаю, – сказала я.

Раньше я не могла понять, что отличает хорошую рисовальщицу хной от прочих. На мне всегда рисовала мастерица, хотя я знала, что у нее было несколько учениц и по крайней мере одна дочь – девочка пастушьего возраста, как сказали бы у нас в деревне. Эти девушки порой разрисовывали друг друга или прях, но ко мне они никогда не прикасались, даже чтобы поупражняться. Теперь я поняла, почему.