Читать книгу "Драгоценная ночь - Эми Эндрюс"

Она никогда прежде не связывала своей жизни с таким человеком, как Блэйк, но возможно, настало время пересмотреть это правило?

Блэйк покачал головой, вспомнив постоянное присутствие прессы в ее жизни. То, как журналисты вечно просят дать комментарий и как они толпились у дома в ночь нападения. И эта реклама, которую они смотрели вместе, где парень рвал на ней платье.

Он сомневался, что мог бы все это выносить.

– Мы с тобой живем в двух совершенно разных мирах, – сказал он. – Я не думаю, что смог бы жить в твоем, и… – Он оглянулся на лодку. – Я почти уверен, что ты не хочешь жить в моем. Лучше закончить все самим.

Эва кивнула. Конечно, он был прав, но часть ее не хотела с этим мириться.

– Но мы, конечно, увидимся на благотворительных вечерах, – добавил Блэйк. – Рождественский сбор средств будет огромным мероприятием. Они забронировали Лондонский глаз, и сдается мне, что Джоанна решила всерьез взяться за своего нового покровителя.

Эва улыбнулась:

– Я буду только рада.

Блэйк открыл дверцу машины.

– До свидания, Эва, – сказал он.

Он мог бы наклониться и поцеловать ее, но, исходя из личного опыта, знал, что, поцеловав Эву Келли один раз, мог не остановиться.

Эва кивнула.

– Спасибо тебе за все, – прошептала она.

Блэйк улыбнулся, хотя и погода, и настроение в последние двадцать четыре часа выдались очень уж мрачными.

– Мне было приятно.

Она ответила с улыбкой:

– Мне тоже.

А затем она села в машину, он захлопнул за ней дверцу, она завела мотор и минуту смотрела, как он становится все меньше и меньше в зеркале заднего вида.

Их измерение исчезло навсегда.

* * *

И два долгих месяца она не встречалась с ним. Безумный интерес к делу Эвы и Изабеллы спал благодаря одному знаменитому мужчине, изменившему жене; все тут же бросились обсуждать эту интрижку. Эва на десять дней отправилась в Америку, где снялась в новой рекламе. Она приняла участие в ток-шоу – интерес к ней был больше, чем когда-либо прежде, – и они с Рэджи уже делали пометки в календаре, планируя ее работу на будущий год, согласно новым контрактам.

Она слетала в Милан, затем в Париж. Все дизайнеры мечтали о ней из-за недавней истории, и Рэджи следил, чтобы они платили. Когда она вернулась на подиум, произвела там мини-сенсацию благодаря недавним событиям. Камеры работали вовсю, и люди не забывали замечать, что именно на ней надето.

На смену сентябрю пришел октябрь. Она вернулась в Англию, уже ничем не напоминавшую о нескольких солнечных днях, проведенных на каналах. Погода была серой и тоскливой, с извечно моросящим дождем, пропитавшим влагой все вокруг.

Эва постоянно думала о Блэйке. Спрашивала себя, что он делает. И как провел остаток отпуска. Вернулся ли он уже к работе. Она бралась за телефон, чтобы позвонить ему или написать эсэмэску, по десять раз в день. Но всегда останавливалась.

Оно и к лучшему. Все равно она была слишком занята. Немного было вечеров, когда она находилась не на публике, в компании какого-нибудь жадного до внимания спутника. Торжественные мероприятия, банкеты, премьеры… Если речь шла о крупном событии, то благодаря Рэджи и Грэйди Хэмму она в нем участвовала.

Она ни разу не провела ночь ни с одним из своих спутников. Она не исключала подобного, но всякий раз вспоминала Блэйка, и ей было не важно, вошел ли сопровождавший ее человек в сотню самых красивых людей планеты и получил ли он роль в голливудском блокбастере. Ни один из них не мог сравниться с Блэйком.

Она знала, что Блэйк не был таким, как все, и что, окажись он рядом, сказал бы ей, что она одержима им, просто потому, что не может заполучить. Однако эти мысли не делали его отсутствие в жизни Эвы менее заметным.

А затем наступил всенародный день скорби. Еще один серый день, что опять идеально подходило к случаю. Эва лежала в кровати, натянув одеяло до подбородка и не желая вставать. Она думала, не присутствует ли Блэйк на каком-нибудь траурном мероприятии. Может, торчит в пабе с кем-то из своих армейских приятелей? Может, просто напивается один, на своей лодке?

* * *

И лишь стук в дверь в районе десяти утра вырвал ее из дремы. Несколько секунд она даже думала не отвечать на стук, но затем поднялась с кровати и накинула флисовый халат, готовая отвлечься хоть чем-нибудь.

По крайней мере, так она думала, пока не открыла дверь и не увидела свою мать – о которой вот уже пару месяцев ничего не слышала, – флиртующую с прессой с присущим ей нахальством. Мать отдыхала на Ибице, когда дом Эвы обстреляли, и, если не считать того телефонного звонка, мать не появлялась в ее жизни уже шесть месяцев.

Шейла Келли поцеловала Эву, не прикасаясь к ее лицу, но так, чтобы это попало в объективы камер, и прошествовала в дом, немедленно потребовав экскурсию по отремонтированному особняку. Эва закрыла дверь, в то время как папарацци кричали ей «Поцелуй маму, Эва», и собралась с духом.

Она выполнила просьбу матери, но морально уже готовилась к беседе. У матери не могло не быть скрытого мотива.

Шейла одобрила все дорогие новшества – крышу, бассейн, все, что из стекла и стали, – но равнодушно фыркнула при виде уютной деревянной кухни.

– С твоими доходами ты могла бы нанять личного повара, – заявила она.

Началось. Она явно искала удобного случая, чтобы перейти к делу. Эва терпеливо ждала, пока мать не скажет, зачем пришла.

– Пол звонил мне. Предлагает сделку с книгой, – небрежно заявила она.

Эва едва успела подавить смешок, услышав имя своего бывшего агента, ныне занимавшегося сомнительными офшорными сделками на литературном поприще. Она не понимала, как ее мать до сих пор могла иметь с ним дело.

Эва потянулась за сумочкой на кухонном столе.

– Сколько на этот раз? – спросила она, доставая чековую книжку.

– Четверть миллиона, – ответила Шейла. – После твоего маленького… скандала с Изабеллой цены на твои мемуары сильно подскочили.

Эва стиснула зубы. Каждый месяц она платила матери щедрое довольствие, которое позволяло ей жить в хороших домах и ездить по миру. Но пару раз в год она все равно заявлялась к ней и просила еще.

– Мне стоит написать книгу, дорогая, – сказала Шейла. – Пол сказал, что я заработаю хорошие деньги. Тогда я не зависела бы от тебя.

Эва ухмыльнулась. Еще бы он так не сказал.

– Нет, – произнесла она, подписывая чек. – Никаких мемуаров. Напишешь хоть слово, и оставлю тебя без содержания.

Она нарочито громко оторвала чек. Эве было плевать, что мать напишет о ней – какую именно извращенную версию правды. Эва знала истинную историю. Но она не верила, что мать упустит возможность оболгать ее отца, а этого она допустить не могла. Она не позволила бы очернять его память.