Читать книгу "Конец цепи - Фредрик Т. Олссон"

Так нет, ужасно и неумолимо. Во всяком случае, достаточно сильно, чтобы сводить его с ума. Вдобавок настолько глубоко и интенсивно, что мозг не мог прийти к решению, действительно ли спина чешется, или речь идет о какой-то своеобразной форме боли. И в то время как Николай зигзагами двигался вперед на очень большой скорости в утреннем потоке машин, держа руль одной рукой, другую он засунул за воротник и за ослабленный галстук, заставляя пальцы забраться вниз как можно дальше и наконец сделать что-нибудь с дьявольским зудом, прежде чем тот по-настоящему сведет его с ума.

Но это не приносило облегчения.

Казалось, даже наоборот, все его манипуляции только усиливали неприятное ощущение. И он впивался ногтями в спину снова и снова, сильнее и сильнее, и кожа вроде бы уступала и становилась теплой, но все равно не переставала чесаться, и он продолжал ее царапать.

Автомобили проносились мимо с обеих сторон – ему приходилось метаться с полосы на полосу, объезжая медленных придурков, ехавших вокруг него.

Он пребывал не в самом лучшем настроении.

Уже в течение нескольких дней, и все из-за Ивонны. Еще до их первой встречи он знал, что она ему не пара. Стоило им расположиться в ресторане в Инсбруке и начать разговор, он сразу пожалел, что показался с ней на людях. Из-за нее ведь они начали ругаться. И она назвала его равнодушным и бесчувственным. А не скажи она это, он ни за что не подобрал бы бездомного у бензоколонки, не позволил бы тому проделать с ним весь путь до Берлина. А не сделай он этого, бездомный не кашлял бы на него всю дорогу.

Они не разговаривали с той поры. Он звонил, но Ивонна не отвечала. И он чувствовал недомогание несколько дней, и винил во всем своего попутчика, и, если бы она подняла чертову трубку, он бы выдал ей сполна.

Он начал подъем на виадук по длинной спирали над оставшейся сейчас под ним восьмиполосной дорогой, когда обратил внимание на свою белую рубашку. В том месте, где она выглядывала из-под пиджака, у пояса брюк, где ремень безопасности подходил к замку, на ней расползалось красное пятно. Кровь. И немало.

Он выдернул руку из-под воротника, отогнул в сторону полу пиджака, и у него перехватило дыхание. Кровь текла так сильно, что прилично испачкала подкладку изнутри, а рубашка была красной и прилипла к телу на всем пространстве от подмышки до самых брюк. И что, черт возьми, происходит?

Тех нескольких секунд, пока он отвлекся, хватило сполна.

И сначала он услышал звук.

Потом все его тело дернулось, когда скорость упала с девяноста километров до пятидесяти. Как раз так медленно ехал автомобиль перед ним, прежде чем он врезался в него.

Потом он увидел картинку, навсегда запечатлевшуюся в его памяти. Во всяком случае, на те двадцать секунд, отпущенные ему жизнью.

Неясные очертания раскореженного черного БМВ, вертевшегося перед ним со стороны той руки, которой он только что чесался и которую сейчас держал перед собой. Пальцы, испачканные в красной субстанции. Но это была не кровь, а кожа, плоть, нечто пористое и губчатое. Его собственная плоть со спины – именно ее он держал в руке, словно соскоблил слой сливок с торта. И все равно это не причинило боли, он чувствовал только зуд, ужасный и постоянный. И когда наблюдал, как БМВ переворачивается от удара и черной стеной блокирует путь перед ним, его мозг по-прежнему был сосредоточен только на том, что он должен почесаться, еще немного, и избавиться от дьявольщины, мучившей его.

Левая рука Николая Рихтера, однако, действовала рефлекторно. Она повернула руль вправо, насколько ей это удалось без помощи правой коллеги, и в результате автомобиль накренился. Он продолжал скользить боком в направлении вставшего поперек БМВ, в то время как мотор все еще работал и шины скребли по асфальту, на полной скорости, подчиняясь приказу педали газа, но без каких-либо последствий. Вокруг царил хаос. Машины резко тормозили, лавировали, делали все, чтобы уйти от столкновения с крутящейся посередине дороги грудой металла, которая подобно снежному кому увеличивалась с каждым поворотом, вовлекая в столкновение все новых и новых участников.

Николай стал свидетелем всего этого.

Обломки стекла вьюгой пролетели вокруг него, когда сзади грузовик врезался ему в багажник. Он чувствовал рывки, когда его шины пытались зацепиться за асфальт. Видел, как автомобили даже на приличном расстоянии от него резко тормозили, оставляя облачко черного дыма, и как некоторые из них так круто меняли курс, что у них выворачивало передние колеса.

И одновременно его продолжал мучить зуд.

Заглушавший все.

Зуд, от которого ему было необходимо, просто требовалось избавиться.

Автомобиль Николая оказался под углом почти девяносто градусов относительно направления движения, и, когда шины неожиданно вошли в контакт с асфальтом, он, казалось, обрел второе дыхание. Без малейшего предупреждения вырвался из общей свалки и устремился подальше от нее, словно больше не хотел иметь к ней никакого отношения, прямо под прямым углом к дороге и навстречу пустоте, простиравшейся сбоку от нее.

Ограждения были бетонные, но они все равно не выдержали.

«Тойота» Николая Рихтера потеряла только часть скорости, когда пробила их и начала полет с края моста, воспарила, как гигантский осенний лист, в направлении расположенной внизу магистрали А9 и приземлилась на крыши машин, несущихся по ней.

Сейчас, однако, зуд прекратился.

Поскольку, когда Николай Рихтер оказался замешанным во вторую за день серийную аварию, он был уже мертв.

* * *

Все новостные программы в тот день наперебой рапортовали о жуткой автокатастрофе около Бадхуведорпа в Амстердаме, но ни один журналист так и не узнал, что же было самое страшное в ней.

А именно, что изуродованное тело Николая Рихтера под звук сирены доставили в Слотерваартскую больницу, расположенную всего в восьми километрах от столицы. И что там врачи, признав его мертвым, сразу же переключилась на других пострадавших.

13

Вильям лежал в своей кровати, смотрел в потолок и задавался вопросом, означало ли это, что он вопреки всему находится на пути к смерти.

Лишь сутки назад ответ не вызывал у него сомнения. Но по мере того как они брали всякие анализы и раз за разом обследовали его, когда он, беспомощный, сидел на кровати, завернутый в полотенце в окружении мужчин в защитной одежде, Вильям все больше укреплялся во мнении, что все обстоит не так плохо, как он считал сначала.

Было раннее утро. Слабый свет пробивался внутрь сквозь тонкие занавески. А Вильям Сандберг все еще не мог заснуть.

В его голове роилась туча вопросов.

Что произойдет сейчас?

Какую заразу он мог подцепить?

Какое отношение умершая женщина имела к его шифрам? Как его работа могла бы повлиять на заразное заболевание? Как все, что он видел или выяснил, можно было объединить вместе?