Читать книгу "Планы на ночь - Наталья Потемина"

— А ты в церковь ходишь? — зачем-то спросила я.

— Нет.

— А почему?

— Потому что с церковью у меня сложные отношения.

— Как у Льва Толстого?

— Почти, — улыбнулся Никита и задумался. — Понимаешь… Не знаю, как тебе объяснить. Вот представь, я ночью открываю окно, а там звезды. И где-то далеко за ними Бог. Сидит на туче. И он там один, и я здесь один. И я говорю ему: Господи, зеленоглазый мой… — Никита задохнулся и замолчал. Потом подошел к окну, встал ко мне спиной и продолжил: — Ты там один, и я здесь один. И больше никого нет. Так зачем же мы так мучаем друг друга? Зачем требуем друг от друга соблюдения каких-то правил, обязательств, приличий? Я побьюсь башкой об пол, попрошу у тебя прощения, ты запишешь меня в амбарную книгу, мол, этот покаялся, и может, когда будешь в хорошем настроении, вспомнишь и одаришь милостью своей, а может быть, даже простишь. Но если ты так велик и могуч, зачем тебе мое коленопреклонение, унижение мое? Разве это не гордыня? Твоя гордыня, а не моя? Давай исправляться вместе. Поможем лучше друг другу. Давай, как у нас на земле принято, уважать друг друга. Ведь если ты создал меня по образу своему и подобию, значит, тебе нужен был друг? Значит, я был нужен тебе, и тебе было без меня одиноко? Что я могу дать тебе, кроме своей любви? Что ты можешь дать мне, кроме своей любви? И при чем здесь церковь? Она — третий лишний.

У меня мурашки носились по телу как ненормальные. Никита стоял ко мне спиной и смотрел в окно. Форточка была открыта, и волосы на его голове шевелились и поблескивали. Было тихо.

Никита обернулся, посмотрел на меня рассеянно и сказал:

— Ну, все, пошли спать.

В эту ночь у нас не было секса. Мы просто обнялись и уснули быстро, как дети.

21

Как страшно жить, думала я на рассвете, когда Никита еще спал.

Мы такие сильные, молодые, продвинутые. Мы такие креативные, позитивные, форматные. Мы такие слабые, беззащитные, беспомощные. Нас можно отловить и замучить поодиночке. Поэтому мы собираемся в стаи на работе, дома, на улице. В ночных клубах, ресторанах, дискотеках. На вокзалах, в аэропортах. В купе, гостиничных номерах, больничных палатах. Мы всюду ищем друг друга, и нигде нет спасенья от нас. Нас так много, что нас не задушишь, не убьешь. Если только подкараулить где-нибудь в темном уголке, накинуть петлю на шею, подтянуть повыше и спросить: «Ну как, дружище, тебе здесь, одному, не страшно?»

Поэтому мы бегаем, трясемся, смотрим по сторонам, ловим посторонние взгляды, ищем в толпе глаза, брови, губы, от которых бы захватило дух, снесло крышу, перевернуло с ног на голову, накрыло горячей волной и не отпускало ни при каких обстоятельствах, ни за какие деньги, коврижки, пряники и пироги с капустой.

Мы просыпаемся, встаем, идем. Пьем кофе, чай, пиво. Едим сыр, масло, яйца. Садимся в автобус, метро, автомобиль. Едем на работу, учебу, в командировку. Все напряжены, насторожены, замучены. В глазах усталость, равнодушие, злость… И откуда ни возьмись — надежда. Когда весна придет? Не знаю. «Пройдут дожди, сойдут снега…»

Какая я счастливая, Господи! Мне больше ничего не надо. Просто оставь все так, как есть. И больше ничего не трогай, не поправляй, не делай, не старайся.

За окном дождь стучит барабанными палками по карнизу. Я подхожу к окну, раскрываю его, и вся как есть, голая, высовываюсь по пояс наружу. Внизу единственный во всем районе каштан зажег свои белые свечи.

Я смотрю на небо, по нему медленно плывут серые облака. Капли дождя путаются в моих волосах и стекают на плечи.

Сзади кто-то большой и горячий накрыл меня своим телом.

— Почему ты не спишь? — спросил Никита.

— Не хочется, — ответила я, не оборачиваясь. — А почему ты не спишь?

— Потому что хочется, — сказал он, сильнее вдавливаясь в меня.

В висках забили отбойные молотки, не заглушая, а попадая в такт барабанной дроби дождя. Когда-нибудь сломаю палки я этому джазмену.

Это была последняя мысль, за которую я держалась, пока перед глазами не поплыли ослепительные золотые круги.

Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап…

Если он меня бросит, я умру. Потому, что не будет смысла жить. Совсем никакого смысла.

Я стояла у двери в ванную и смотрела, как Никита бреется. Он поймал мой взгляд в зеркале и тут же скорчил страшную рожу. Я подошла ближе, обняла его за талию и прижалась щекой к его спине.

— Что с тобой? — спросил Никита, не отрываясь от зеркала.

Я ему ничего не ответила, но если бы он сейчас увидел мое лицо, то, наверное, очень бы удивился.

Так выглядит счастье. А я его воплощение. Я его единственный проводник в этот жестокий мир. Без меня бы оно заблудилось, загнулось и сдохло с голоду. А тут я. Как свет в конце тоннеля. Здравствуй, счастье! Ты так долго блуждало по земле в поисках меня, и вот наконец это случилось. Невозможное произошло. Легендарная встреча. Где-то на Эльбе, в шесть часов вечера после войны. И сразу праздничный салют, ананасы в шампанском, мороженое из сирени, финальная соловьиная песнь. И если я сейчас оторвусь от этой спины, то все сразу и кончится.

Потому что счастье не может быть долгим. Каких-нибудь несколько мгновений — и все. Осталось лишь в воспоминаньях. Так остановитесь же, мгновенья! Не будьте гадами.

А они никуда и не спешат. Никита все еще бреется, а моя душа греется в лучах своего собственного счастья.

— Чего б пожрать? — произнес виновник торжества, слабо пошевелив крыльями.

Я опустилась на землю и поняла, что это были совсем не крылья, а всего лишь горячие Никитины лопатки. Я испугалась за счастье, но оно, встревоженное его голосом, только вздрогнуло, чихнуло тихо, но не пропало.

Счастливая Маша сказала «угу» и пошла на кухню — искать холодильник. Холодильник нашелся довольно быстро. Он, как ни странно, стоял на своем прежнем месте и по-прежнему был пуст. Пуст не настолько, чтоб уж совсем, но дежурный набор продуктов совершенно не соответствовал важности переживаемых мгновений.

Счастливый человек становится человеком творческим. И за каких-то пять минут я придумала и воплотила в жизнь новый проект. Вместо банальной яичницы соорудила сложный омлет. С шампиньонами, креветками, сыром и сгущенным молоком.

Никита вышел из ванной, распространяя по кухне арбузный запах моего «Кензо».

— Ничего, что я… — начал извиняться он, потирая свою тщательно подправленную бороду.

— Очень даже хорошо, — перебила я, — будешь нюхать себя, а вспоминать меня.

— Ты так говоришь — «вспоминать», как будто мы собираемся надолго проститься.

— А что для тебя значит «надолго»? — поинтересовалась я.

— Ну, на неделю, на две. — Никита придвинул к себе поближе тарелку и стал с опаской рассматривать ее содержимое.