Читать книгу "Отложенное самоубийство - Алексей Макеев"

Обеденный перезвон колоколов. Из голодной комы меня опять вытаскивают пельмени. Мешок с ними еще очень большой. Кофе с сахаром и сливками достойно завершает скудное пиршество. Что касается погоды, то старинный русский поэт Василий Тредиаковский в своем забытом шедевре «Описание грозы, бывшия в Гааге» дал исчерпывающую картину разгула свирепой европейской природы.

С одной страны гром,

С другой страны гром,

Смутно в воздэхе!

Ужасно в ухе!

Набегли тучи,

Воду несучи,

Небо закрыли,

В страх помутили![1]∗

Не А.С. Пушкин, конечно, но тоже впечатляет, если вдуматься. Пушкина все равно тогда еще не было. В те времена общественность волновал Вас. Тредиаковский. «Ужасно в ухе!»

Проще говоря, сегодня темно, пасмурно, на небе расслюнявились набегшие тучи-воду несучи, мочат дождиком. Самое то, чтобы ездить по гостям.

Лана долго ждать себя не заставляет. Заканчивает работу — и сразу ко мне. В своей рабочей униформе — стильной, изысканной, дорогой. Бизнесвуменовский костюм, ошеломительные духи, потрясающий макияж. Не директор, а куколка.

Стремительно мчим к комиссару Улю. Опять на другую сторону Майна, в Дам. Все туда же, где обитают архитекторы, юристы, врачи, исполнительные директора и, как выясняется, полицейские комиссары. Люди с высокими доходами и запросами. Элита Нашего Городка.

Комиссар Уль живет в двухэтажном доме на краю города. Тремя участками дальше начинаются зеленые кустарники и редкие купы деревьев. Дорога уходит куда-то к автобану на Вюрцбург. Выложенная плиткой площадка перед домом предлагает поставить на нее машину. Так мы и делаем. Дважды грустно пикнув на прощание сигналкой, «зверьмобиль» покорно остается ждать. Не скучай! Обходим фасад справа. Парадный вход в жилище Уля с торца. Дверь как дверь — навороченная до невозможности. Большой панорамный глазок, видеокамеры, направленные в разные стороны, забавный звонок, говорящий писклявым голосом: «Халло, откройте двери!»

В дом нас запускает не Уль — он в недрах, а высокая, худая женщина, загорелая до черноты. Жертва солярия. Теперь я понимаю слабость Уля к ласковым сетям соблазна женщин типа Ланы. Секс с испепеленной в печи солярия особой наверняка сводится к аскетичной формуле «дрочи-бормочи».

— Майя Винтер. Легко запомнить — как пчела, — представляется женщина, пожимая нам руки.

Лана с недоумением смотрит на нее. Видимо, не смотрела популярный немецкий мультик «Пчела Майя».

Проходим в огромную гостиную. А домик-то с секретом. Он построен на крутом склоне холма. С улицы — два этажа, с тыльной стороны — три. Первый этаж превращается во второй. Широкие стеклянные двери из гостиной ведут на каменную террасу. Сейчас она мокрая и пустынная, но я представляю себе, как чудесно на ней летом. Сидишь в шезлонге и любуешься панорамой. Перед тобой бескрайние просторы: луга, перелески, силуэты далеких гор. Хорошо! Даже слишком.

Кому как, а мне в таких благоустроенных домах становится не по себе. Почему-то тревожно. Кажется, что жить в таком великолепии нельзя. Встречать каждый рассвет на залитой солнечным светом террасе. Вдыхать свежий ветерок с запахом полевых цветов. Любоваться со стаканом пива в руке, как солнце садится за горы. Так ведь станет страшно умирать! Не будет просто причин. А если нет причин, то и умирать незачем. В общем, в таких домах мне становится неуютно. Не жили хорошо, нечего и начинать. Эх!

Откуда-то выныривает Уль. «Халло! — Халло!»

— Вы располагаете временем, герр Росс? — смущенно спрашивает Майя. — Может быть, сначала выпьем по чашке кофе? Или вы торопитесь?

Почему бы и нет? Кофе много времени не займет. Русаки меня учили, что, если немцы приглашают на чашку кофе, не раскатывай губу, можешь быть уверен, будет только чашка кофе. Занимаем места за столом. Неожиданно! Судя по всему, одним кофе мы не отделаемся. Опровергая сложившееся мнение о сухом немецком гостеприимстве, стол уставлен тарелками, блюдами, бутылками. Что-то типа мини-свадьбы. На отдельном столике серебрятся посудины с чем-то серьезным: мясо, рыба? Комиссар Уль разливает коньяк по рюмкам. Женщины протестующе пищат, но соглашаются. Ну, как обычно. И начинается! Размахнись рука, раззудись плечо!

Наш гастрономический разгул так же похож на скромное кофепитие, как ресторанный банкет на тюремную кормежку. Под коньячок хорошо идет горячее из серебряных посудин. В коротких промежутках между рюмками Уль рассказывает забавную историю из своего детства. Роль Судьбы в жизни рода Улей. Перескажу.

Когда комиссару было восемь лет, он жил с родителями в небольшой гессенской деревушке. Школа в деревне была маленькая, туалет «М» и «Ж» располагался отдельно, в старом сарае. Как и большинство несозревших мужчин, карапуза Юргена очень интересовало, что происходит в женском туалете. Особенно когда туда заходит их пожилая учительница. Как-то раз он поддался пагубной страсти и на перемене, когда учительница закрылась в туалете, залез на крышу сарая. Крыша оказалась гнилой, и будущий комиссар приземлился со страшным грохотом прямо перед учительницей. Форс-мажор! Пока та судорожно пыталась привести себя в порядок, Юрген в панике сбежал домой. Вечером учительница пришла к Улям и вызвала отца на улицу для секретного разговора. Маленький Юрген с ужасом ждал своего скорого и бесславного конца. Однако когда отец вернулся домой, то хохотал во все горло. Мать спросила его, зачем приходила учительница, не натворил ли их непоседливый сорванец что-нибудь в школе? Отец рассказал, что тридцать семь лет назад, когда ему тоже было восемь лет, он сам залез на крышу этого сарая, провалился и приземлился точнехонько перед молоденькой учительницей, только поступившей на работу. Это была та самая пожилая учительница, которая сейчас учила его сына. Судьба…

Посмеялись. Перешли к сладкому. Все уже пьяные-пьяные. Неконтролируемое дружелюбие.

— Дорогая, герр Росс хотел у тебя узнать об одном человеке, — обращается к жене комиссар Уль.

Майя — моя путеводная нить. Она с трудом изображает внимание. Причина уважительная — пять рюмок коньяка. У меня губы живут самостоятельной жизнью и обращают мало внимания на то, что мне тоже хочется что-то сказать. С усилием беру губы под контроль и заставляю их двигаться в нужном мне направлении.

— Меня интересует один афганский беженец. Харун. С ним была мать — Наджия. Они жили здесь в начале девяностых. Мне очень нужно его найти.

Майя черкает на бумажке какие-то каракули.

— О’кей, я посмотрю в базе данных. Только не сейчас. Извините.

Безусловно, я соглашаюсь. Сейчас действительно совершенно невозможно. Пять рюмок коньяка! Шары в кучу не собрать. Как же Лана меня повезет обратно? Женщина-кошка пила наравне со всеми, поэтому и пьяна наравне со всеми. Коньячная тематика ей оказалась близка.