Читать книгу "Дядя Джимми, индейцы и я - Артур Беккер"

Я сказал, обращаясь только к Бэбифейсу:

— Ну, успокоился? Или ещё будешь? Но смотри, тогда вы только нас и видели. У нас есть дела поинтереснее, чем разбираться тут с двумя душевнобольными. Подумайте об этом!

Они, наши папаши, не рассчитывали на то, что мы взбунтуемся. Джимми сказал:

— Краснокожий! Мне кажется, ты ошибся адресом! Тебе следовало взяться не за меня, а за этих сопляков!

— Правильно! — сказал Бэбифейс. — Но тот, кто считает себя воином, никогда не пойдёт с топором на своих собственных детей!

— Тогда быстро прыгай через забор, возьми орудие и спрячь его подальше! — сказал Джимми.

Бэбифейс изрядно перепугал моего дядю. Старый Коронко сказал мне, что должен основательно переработать свои записи, и скрылся в своей комнате. Вечером он зачитал мне печальную фразу: «Индеец тоже теперь пошёл не тот, что раньше. Он кровожадный, опустившийся, коррумпированный, гомосексуальный, наркозависимый, богооставленный и мстительный гад, особенно враждебный по отношению к полякам».

Проработав на стройке год, я наконец заработал столько денег — разумеется, не уплатив ни одного доллара налога и медицинской страховки, — что мог исполнить все свои желания. Я был также готов к радикальным переменам в своей жизни. Я размышлял: не поехать ли в отпуск в Мексику вместе с Чаком и обоими старыми хрычами? А перед тем навестить в Калгари Агнес! Или, может, вообще эмигрировать с Чаком в Калифорнию? И тем самым продлить на всю жизнь этот долгожданный отпуск под солнцем. Выстроить себе новое существование, без Джимми и Бэбифейса!

В голове у меня теснилось столько идей, что мне трудно было на что-то решиться. Но одно стало наконец ясно — яснее, чем когда бы то ни было: нельзя так жить, как я жил до сих пор, с постоянным страхом в затылке, что снова что-нибудь выйдет из-под контроля. Мой дядя не мог без меня и шагу ступить, он уже несколько лет крутился по одному и тому же кругу, всё глубже вовлекая и меня в своё безумие, а суровые зимы Манитобы отнимали у меня последние силы.

Я ломал себе голову: окончательно покинуть Виннипег означало также покончить с большой частью моего прошлого, а ведь Агнес и Джимми всё ещё оставались моей единственной семьёй. Неужто я сделаю моему дяде то же, что Агнес сделала мне? Просто так брошу и уеду?

Но наш песчаный берег в Ротфлисе, даже её бегство в Калгари — всё это было уже далеко позади, как в другой солнечной системе. Почему же это продолжало так тревожить меня?

Больше всего меня изводили мысли о том, что я должен как-то расплатиться, загладить свою вину перед ними, особенно перед дядей, которому я всё-таки был обязан возможностью эмигрировать в Канаду.

И ещё я всерьёз подумывал, не купить ли мне новую машину, в конце концов, чтобы больше не мёрзнуть зимними утрами на автобусной остановке, но Чак сказал:

— Стоп! Ты что, свихнулся? Ты вбухаешь все свои деньги в какую-нибудь уродливую «тойоту», будешь повсюду возить своего дядю, а с мыслью о нашем отпуске можно будет распроститься, потому что у тебя снова не останется ни гроша!

В январе 1991 года Джимми учинил на стройке пожар, который вверг нас в весьма стеснённые обстоятельства. Мы настилали в небоскрёбе паркетные полы. Наш шеф мистер Миллер, Рыбак, регулярно контролировал, всё ли идёт по плану, и был очень доволен, если мы справлялись. Мы работали аккордно и были, как правило, впереди всех. Но новое здание пока ещё не отапливалось. Мой дядя мёрз, как стриженная наголо овца. Время от времени он разводил небольшой костерок. Он сжигал в железном ведре деревянные обрезки, старые кисти и картон. Короче, всё, что могло гореть и немного согреть его.

Группа электриков, состоявшая из одних казахов, несколько раз высказывала дяде своё недовольство из-за нестерпимого чада.

— Посмотрите на этого поляка! — ругались они. — Жирный, как свинья, а мёрзнет, как крыса! Он же нам спалит всю стройку!

Они грозились донести на него строительному начальству. Он не обращал внимания на жалобы казахов, спорил с ними каждый день и даже начал жечь паркет.

В феврале термометр показывал минус тридцать семь градусов — рекорд мороза.

В то утро мы прекратили работу часа через три, потому что у нас замерзало дыхание.

— Я сейчас вернусь, — сказал мой дядя и исчез на двадцать минут.

Я стоял в уголке и ждал. Выкурил сигарету и слушал радио.

Когда Джимми вернулся, держа под мышкой китайскую масляную мини-печку, у меня зуб на зуб не попадал, я щёлкал челюстями, как кастаньетами.

— Можешь прекращать, — сказал он. — Я тут купил для нас одну полезную вещь, у барахольщиков за углом. Эта штука работает на дизельном топливе. Даёт столько тепла, что ты будешь думать, будто ты на юге.

Я сказал:

— И что теперь? Что мне, бежать на бензоколонку с двадцатилитровой канистрой?

— Не-е… Стоит только оглядеться как следует! — сказал он. — Тут кругом полно всяких горшков и банок: краски, лаки, растворители. Всё это горит, как солома! Сейчас увидишь!

Он схватил бутылку растворителя и ведёрко красной масляной краски и заправил печь обеими жидкостями.

Фейерверк был фантастический, тучи дыма и вонь — и всё это стало распространяться по этажам. Я тут же распахнул окно, и красные клубы дыма вырвались наружу.

— Бегом отсюда! — закричал я в панике.

Мы ринулись на лестницу. Когда мы сбежали вниз, вой пожарных сирен уже приближался. Пожарников вызвали местные жители.

Я вернулся домой с сильными головными болями и не хотел ни есть, ни пить, только поскорее лечь в постель. Работу мы потеряли.

Мой дядя вообще не видел никаких оснований для отчаяния. Он сказал:

— У меня ещё есть две тысячи долларов, а мой гешефт с каталогами идёт как по маслу: в иной месяц моя Hi-Fi-аппаратура приносит мне супердоход! Дай бог каждому!

Он решил в ближайшие дни из своей комнаты не выходить.

Он залез в свою постель и даже носа не высовывал за дверь, разве что сбегать за сигаретами и водкой. Раз в месяц он выписывал мне чек, чтобы я мог расплатиться за квартиру. Обычно мы с ним делили эту сумму поровну, но теперь его взносы по чеку становились всё меньше, а мне взять на себя все расходы по квартплате — это было бы слишком.

Время от времени я заглядывал в службу занятости и подавал заявки на все возможные работы, но не было ничего, что бы меня хоть как-то устроило. Работать за пять долларов в час я больше не хотел. Я уже привык к другим деньгам. На стройке мне платили столько, что мы с Чаком могли позволить себе любые удовольствия: ночные попойки, вечеринки до рассвета

Мой дядя беззаботно проспал всю весну, но летом последовало великое пробуждение: деньги у него кончились, а русские больше ничего не покупали. На его счету в банке было пусто, все его запасы перетекли в винный магазин, а его долги по квартплате я больше на себя не брал, потому что ясно было, что он их мне никогда не вернёт.